Мужчина не моей мечты
Шрифт:
— Мири, все, кому нужно, давно оповещены о нашем появлении. Если ваш новый приятель не успел донести, в чем я лично очень сомневаюсь, то они точно доложили.
Он подобрал камешек и кинул его в соседний куст. Там тут же сердито зашуршали, хрустнула ветка, в просвете появились два блестящих огонька, мигнули алым, пропали, и все стихло. Мда… Как говорится, не падайте в обморок, но мы все под колпаком у… А вот у кого, пока не известно.
— Если решат поговорить, сами объявятся. — Рэм ласково коснулся моих пальцев, на миг переплел их со своими и тут же отодвинул ладонь. — Если нет, поверьте, никого разумнее деревьев или муравьев мы так и не встретим. Нас или
Герцог замолчал.
— Что?..
— Будем надеяться на лучшее. — Он поднялся, убрал в поясную сумку очередной бесполезный артефакт, который крутил в руках. — Больше нет возражений? Хорошо. Пойдем завтра на рассвете, мне нужен этот день, чтобы полностью восстановиться. Пока отдыхайте.
К вечеру «клен» сменил гнев на милость, а Саллер подозрительность на терпимость, и мы легли спать на облюбованном мной месте. Ветки низко склонились, окружая нас зеленым пологом, листья зашелестели знакомую колыбельную.
— Холодно? — Рэм осторожно подтянул меня к себе.
Я не успела замерзнуть, но и сопротивляться не стала. Это было так естественно — тесно прижаться к нему и заснуть, чувствуя на грани уплывающего сознания, как теплое дыхание касается волос, а горячая рука нежно поглаживает плечи.
Утром, перед тем как уйти, подошла к дереву, давшему мне приют. Попрощаться и кое-что сказать.
— Ты ведь знаком с Йором, верно?
Мне в ответ неопределенно помахали ветками. Это движение при желании можно было перевести по-разному — как «Первый раз о таком слышу», так и «Да кто ж его не знает?»
— И наверняка рассказал уже, что я здесь? — Подозрительно прищурилась.
Ствол изогнулся, из земли выполз длинный толстый корень и начал ощупывать траву, как будто «клен» собирался немедленно дать деру.
— Я не сержусь, — заверила поспешно, и корень, на секунду обвив мои ноги, снова зарылся в почву. — Просто передай, что я жду, очень жду, и, если ему хоть что-то известно о Петьке… — Я судорожно сглотнула. — Передашь?
«Клен» зашумел, заволновался, потянулся вперед. Лица коснулись подрагивающие веточки, мягко погладили и отпрянули, оставив на ладони резной лист с тонкими золотыми прожилками.
— Спасибо — поблагодарила я сразу и за молчаливое обещание, и за подарок.
Герцог ждал на другом конце поляны.
— Куда идем?
— Туда. — Неопределенный жест. — А потом — как повезет. Не бойтесь, — добавил Рэм, когда моя рука утонула в его большой привычно твердой ладони, — и ничему не удивляйтесь. Помните, в Хауддане нет дорог, есть только направления.
Что от имел в виду, я поняла уже через несколько шагов. На миг, только на миг петляющая между высоких стволов тропинка изменила контуры, поплыла, растворяясь в воздухе, и лес исчез. Вокруг, куда ни погляди, колыхалась ровная, словно высаженная заботливым садовником фиолетовая трава.
Только мы, пряно пахнущая растительность безумного цвета, синева неба над головой, слепящее глаза солнце — и больше никого и ничего.
Мы шли уже несколько дней. Луга сменялись речным мелководьем, унылыми каменистыми и песчаными пустошами, а те — новыми лесами.
То мы оказывались в тенистой дубраве и под приглушенный шум листвы, журчание прозрачных ручьев бодро топали через море земляники по пестрому ковру из травы и цветов. То переносились в непроходимую чащу с такими густыми и высокими деревьями, что даже днем там царил сумрак. Тогда каждый шаг давался тяжело, и я с трудом продиралась через почти непроходимые завалы и буреломы, про себя
На второй день мы миновали край болота со склизкими, покрытыми блестящей плесенью кочками и редкими остовами низких деревьев, похожих на уродливых многоножек. Темные сухие стволы, нависшее над головой мрачное небо, воздух, пропитанный удушливыми испарениями, черная маслянистая вода и голос, монотонно тянущий на одной ноте:
— С-сюда… с-с-сюда… иди-и-и… Я подарю тебе с-с-счастье…
Как хорошо, что нас практически сразу выкинуло оттуда.
Однажды нас занесло и вовсе в невероятное место — рощу из огромных диковинных грибов, среди которых прыгали, ползали и летали самые невероятные создания.
На нас все так же не обращали внимания, словно мы неожиданно превратились в невидимок. Но я чувствовала, что за каждым нашим движением внимательно следят. Спину буквально прожигали чужие взгляды — настороженные, испытующие, неприязненные, свирепые. Пристальные. Но заговаривать с нами никто не спешил.
Саллер хмурился, стискивал кулаки, зубы и упрямо рвался вперед, к одном ему ведомой цели. Ну а я шла за ним следом.
Где же этот Йор, черт его побери?
Когда совсем темнело, мы выбирали место и останавливались на ночлег. Магией герцог по-прежнему не мог пользоваться, разжечь костер ему тоже не позволяли. Стоило достать огненный артефакт, как земля под ногами тут же начинала содрогаться, покрывалась трещинами, а если мэссер делал вид, что не понимает намеков, — лопалась, обдавая его липкой зловонной грязью. Хорошо, что дни стояли по-летнему теплые, а в дополнительной еде благодаря запасам герцога мы не нуждались. Оставалось найти какой-нибудь ручей, запить чудодейственные лепешки, мысленно славя истинных за их изобретение, привести себя в относительный порядок и соорудить подходящее ложе. А потом заснуть.
Хотя нет, засыпали мы не сразу. Днем у нас не хватало ни времени, ни желания общаться. Мы шли, шли, шли… пока не заканчивались силы. Останавливались, отдыхали и опять пускались в путь, перебрасываясь на ходу короткими репликами. А вот вечерами наступала очередь бесед. Уставшие от дневных переходов и вынужденного молчания, мы разговаривали обо всем на свете, но чаще всего о Трэе.
Были ночи, когда я даже не видела лица герцога — вокруг царила кромешная тьма, и чернота эта казалась непроглядной. В такие минуты я просто сосредотачивалась на голосе. А иногда над нами раскрывался высокий звездный купол, сверкающий и безбрежный. Тогда я, затаив дыхание, вглядывалась в подсвеченный призрачным серебристым сиянием профиль собеседника. И слушала его рассказы.
О детстве кузена, о его проделках и шалостях, о том, как самому Рэму частенько приходилось защищать младшего, покрывая многочисленные проказы. Я совсем не знала его, этого мальчика, которому Саллер фактически заменил отца, особенно после смерти родного папаши, непутевого Ольеса-старшего. Но чем-то озорник Трэй — веселый, беззаботный, обаятельный — напоминал мне брата. Порой так сильно, что я с трудом сдерживалась, чтобы не выдать в ответ одну из своих историй о Петьке.
Во время этих поздних посиделок мы как-то совершенно незаметно и очень естественно перешли на «ты». Как будто воспоминания и общая утрата постепенно сблизили нас. И неважно, что в этот момент каждый думал о своем брате…