Мужчина-сказка, или Сейф для любовных улик
Шрифт:
– Так она мэр? – вычленила из всей речи Фрося только одно.
– Мэр. А что? – не понял Гарольд.
– А рядом с ней кто? – сузила девушка глаза.
– Я его знаю, но вроде как он из парламента, что ли. Зовут его… Мэр вроде говорила, но я не помню. Какой-то известный деятель науки, меценат. Его благотворительная деятельность и здесь дала свои ростки.
– Не поняла…
– Бесплатное бухло, что на площади разливают, концерт – за его счет. Какая-то сумма средств перечислена в местную больницу… что-то еще для горожан, потому что он живет в Кракове… – с трудом переводил Гарольд.
– Так
– Кто? – не врубился байкер.
– Этот красавчик и тетка, – пояснила девушка, мотнув головой в сторону сцены.
– Да конечно, нет! Она же мэр!
– И что? По-моему, она женщина, – поджала губы Кактусова.
– Да какая тебе разница, кто они, кому и зачем?
– Я ревную, – обронила вдруг Фрося. И ее боевой дух куда-то испарился, она зарыдала на мощном плече байкера, как часто бывает у пьяных людей, когда стадия возбуждения сменяется резким торможением.
Гарольд растерялся и неуклюже похлопал ее по плечу.
– Да ладно, успокойся. Какое тебе дело до этого красавчика? Где он – и где ты…
Фрося зарыдала еще громче.
– Это моя первая любовь!
Парень совсем перестал что-либо понимать.
– Любовь? Слушай, ты явно перепила. Не надо злоупотреблять этим напитком. Он теплый, сладкий, пьется легко, вот по мозгам дает о-го-го. Какая первая любовь? Вспомнила бабушка девичий вечер… Да в твоем возрасте уже столько любовных историй должно было быть! Кстати, разве я – не партия на вечерок? – Красное лицо байкера расплылось в улыбке.
Его слова произвели на Ефросинью отрезвляющее действие. Глаза ее расширились, а зрачки сузились, и она зашипела, как змея:
– А если моя первая любовь оказалась и последней? И не собираюсь я ни в какие гости к вам идти!
В довершение всего Ефросинья что есть силы шмякнула по его голове пластмассовым стаканом с остатками горячительного. Именно эти остатки и потекли по изумленному лицу Гарольда.
– Да ты – ведьма! Совсем ненормальная, что ли? Что творишь?
Парень быстро ретировался от нее, а Ефросинья с большим сожалением посмотрела на смятый стаканчик в руке и снова завопила:
– Влад! Благодетель ты наш! Не откажи в милости! Налей нищим, обворованным бомжам, находящимся под следствием, еще! Будь так любезен, пожалуйста!
Но ее, как и в прошлый раз, никто не услышал.
На сцене возникла какая-то суматоха, и началось совсем другое действо. Владислав с мэршей куда-то подевались, опять-таки вдвоем, что не придало оптимизма Фросе. Она обиженно села на свое место, поджав ноги. Постепенно до нее дошло происходящее на сцене: там из доброго десятка улыбчивых молодых парней выбирали самого главного короля. Конкурсанты задавали какие-то вопросы, они пели и плясали под бурные аплодисменты зрителей, скакали на стульях. Фросю зрелище увлекло.
Наконец король был избран. Им стал молодой и весьма симпатичный парень блондинистой наружности. Его водрузили на трон, накинули мантию и дали ему скипетр. Праздник подошел к своему апофеозу. После этого народ кинулся в пляс, то есть возникла самая настоящая дискотека на огромной рыночной площади. Фрося тоже стала дергаться вместе со всеми в ритме диско, хотя чувствовала, что уже устала. Пора было двигаться домой, то есть к Владиславу, за неимением другой альтернативы.
«Как же мне нехорошо, – думала она. – Руки и ноги просто ватные. Много выпила, наверное… Надеюсь, что я не испорчу влюбленным романтический вечер. Так и тянет Влада к женщинам побогаче и со статусом… Альфонс! Негодяй! Зря я не помяла ему его совершенную физиономию в музее восковых фигур. Тоже мне, знаменитость!» Всю свою усталость Фрося списала на излишне принятое на грудь спиртное. Между тем она и не заметила, что «тряслась» во всеобщей дискотеке почти два часа. Девушка вышла с площади и побрела пешеходной улицей к ее началу, где видела стоянку такси. Дорогу ей преградили желтые ленты, какие она раньше видела в сериалах про полицию, а потом ее взгляд наткнулся на хмурые лица снующих туда-сюда именно работников полиции. Те немногословно и безапелляционным тоном разворачивали редких пешеходов и просили пройти другим путем.
– А что, собственно говоря, случилось? Можно, я «просочусь» по краю? – спросила Фрося. Но в ответ слышала категоричное «нет».
Она развернулась и остановилась в недоумении. Куда же ей идти? И вдруг услышала возглас:
– Фрося, ты? Влад, она здесь!
Девушка оглянулась и сфокусировалась на фигуре полицейского. Вацлав! С обеспокоенным почему-то лицом! Из-за его спины выбежал Владислав – вообще в плачевном виде и не менее плачевном состоянии. Его всего трясло, шейный платок сбился, ворот рубашки был застегнут не на ту пуговицу.
– Фрося! Дорогая, ты жива! Господи, жива! – заключил он ее в объятия и принялся покрывать поцелуями.
У Ефросиньи от таких излишеств даже ноги отнялись. Некоторое время потребовалось ей для того, чтобы собраться с духом и силами, и она даже не сопротивлялась. Затем все-таки отстранилась.
– Да что ж такое тут происходит? Ты разве не со своей мэршей?
– Фрося, о чем ты говоришь? Ничего не понимаю… Я так рад, что ты жива! – снова, как заклинание, повторил он.
– А что со мной могло случиться? Влад, ты чего? Конечно, я жива! – окончательно вырвалась из его пылких объятий Ефросинья.
– Дело в том, – тенью отца Гамлета подошел к ним Вацлав, – что все, кто с тобой сегодня был, мертвы. Люсьен нашли в проулке, недалеко от площади, с проломленным черепом. А в мусорном контейнере обнаружили Василия с пулей в сердце, – пояснил полицейский. – Их видели с тобой, вот мы и решили, что ты тоже… того…
Фрося внимательно посмотрела на Вацлава и еще раз медленно прокрутила все, что он сказал, у себя в голове. А потом ей стало не хватать воздуха, и случилась самая настоящая истерика. Влад снова схватил ее в свои объятия, а полицейский громко выкрикнул:
– Врача!
Глава 21
Ефросинья Евгеньевна Кактусова уже полчаса наблюдала за ползающей по стеклу большой мухой. Ума у той явно не было, а если и был, то совсем недостаточный. Муха билась о стекло просто с маниакальной настойчивостью. Пробовала и сверху и снизу, и возле рамы, но результат оставался один. И вот это бедное насекомое ползало и ползало вроде как по прекрасному синему и высокому небу, а на самом деле всего лишь по стеклу.