Мужчины Мадлен
Шрифт:
Она умолчала еще об одной своей догадке: наверное, Виталий собирался дать задание Егору следить за ней, но не успел – Алёна уже ускользнула. И хорошо, что не успел, иначе вряд ли ей удалось бы добиться такой доверительности в разговорах с Амедео-Ромео Рыжовым!
– Однако никто не мог ожидать, что самолет посадят в Нижнем – то есть что Эрэс попадет прямиком домой. Дама отправилась получать багаж, что заметил Пашка-сорванец – и тотчас принял решение преследовать ее (сам-то путешествовал налегке, поэтому был свободен от багажных хлопот). И как только Эрэс села в машину, он немедленно сел в другую и велел водителю преследовать черную «Мазду», которая увозила Эрэс. Однако конкурент Виталика не знал и не мог знать, что по пути начнется автородео – выяснение отношений между двумя соперниками. Шуре Короткову было мало того, что он увел девушку у Левы Парамонова – ему надо было еще сильней уязвить того. Шура подстроил аварию в одном из автозаводских двориков, которые знал отлично, и повез Эрэс дальше, вполне довольный собой. А по пути разжалобил ее историей о предстоящей свадьбе и выпросил на бедность десять тысяч, которые однозначно не собирался отдавать.
– Собирался! – зло выкрикнул Коротков. – И вообще, почему вы всех называете вымышленными именами, а меня – Шура Кор'oтков, как и есть на самом деле?!
– Ну хотите, я буду вас называть Cаша Коротк'oв, – пренебрежительно спросила Алёна.
– Нет уж, спасибо, – надулся тот.
– Как угодно, – согласилась рассказчица. – Итак, продолжаем наш сюжет! Авария оказалась посерьезней, чем планировал Шура, – Лева Пономарев в бессознательном состоянии был доставлен в больницу. Пашка-сорванец, как я понимаю, не обратил внимания на номер машины Короткова… Непростительное упущение, по-моему!
– Совершенно верно, – покаянно кивнул Павел. – Но он привык не гнаться, а уходить от погони, вот поэтому так и вышло. До чего горько же он потом каялся и отчаянно ругал себя за невнимательность…
– Как мне удалось выяснить, Пашка-сорванец, конечно, уехал в Москву, но каждый день звонил в больницу, спрашивал о здоровье Левы Пономарева. Держал, так сказать, руку на пульсе. И как только стало известно, что Лева пришел в сознание, ринулся в Нижний. Он проник в палату и вытряс из больного информацию о человеке, который вставил такую палку в колеса синей «Мазды». И был, конечно, приятно изумлен, когда узнал, что им является его бывший сокамерник Шура Коротков.
– Откуда вы таких слов неприятных набрались? Сокамерник, понимаете ли… – брезгливо пробормотал Павел. – Разве нельзя сказать как-нибудь поделикатней – товарищ по несчастью, к примеру?
– Редактура принимается, – кивнула Алёна, – нехай будет товарищ по несчастью. Пашка-сорванец немедленно этого несчастного товарища отыскал и пригрозил выдать милиции, если тот откажется ему помогать и не даст координаты Эрэс.
– Ошибка в кроссворде, – хохотнул Павел. – Психологическая ошибочка!
Коротков тоже хохотнул и победно посмотрел на Алёну. Однако наша писательница была весьма догадлива и немедленно внесла в свой рассказ коррективы:
– Ага, шантажировать не пришлось, насколько я понимаю. Шура был только рад представившемуся случаю насолить своей кредиторше, тем паче она его уже порядком достала напоминаниями о возврате долга, и даже пытался ее побить. Да наткнулся на кулаки Виталика, который очень натурально разыграл благородного рыцаря, хотя влеком был только одним желанием: попасть в квартиру Эрэс и убедиться, что картина на месте.
Виталий глянул исподлобья, неприязненно:
– Имейте в виду, я пришел бы на помощь любой женщине, на которую напал хулиган. Так что ваши инвективы, знаете ли…
– Прошу прощения, – пожала плечами Алёна. – Думаю, тут удачно сошлось приятное с полезным. И рыцарственность свою проявили, и тайные помыслы удовлетворили. Ну, что было потом, всем известно. Виталик испугался, что Эрэс его узнает, и сбежал, но не терял надежды с ней встретиться назавтра и как-нибудь охмурить ее, из разговоров уже сделал вывод, что дама не подозревает о начинке картины. Значит, у него оставался шанс. Ах да, мы как-то Пашку-сорванца оставили в стороне. Не слишком, как я понимаю, доверяя своему бывшему сока… то есть, извините, товарищу по несчастью, тот отправился убедиться, точно ли по указанному адресу живет та особа, с которой он как бы по-французски объяснялся по поводу гендерных тонкостей возле туалета в аэропорту Шарль де Голль.
– Ой, да ладно вам заедаться, – обиженно пробубнил Павел. – Как бы по-французски… У вас самой, между прочим, акцентик – не дай боже. Смесь французского с нижегородским, как сказал классик!
– Хорошо, не буду заедаться, – согласилась Алёна. – Однако явление Пашки-сорванца было очень неосторожно. Эрэс ведь могла его узнать!
– А не узнала? – насторожился Павел.
– Сначала нет, – призналась Алёна. – Но потом вспомнила.
Она умолчала о ведущей и направляющей роли соседки Раисы. Нельзя ведь уж прямо все свои секреты выдавать.
– Да, поступок неосторожный, – покивал Павел. – Зато я… в смысле Пашка-сорванец, посмотрев на Эрэс, понял, что не может причинить ей зла, и потому приказал своему сока… то есть товарищу по несчастью, даже не вздумать руку на нее поднять. Никаких драк и всего такого!
– Ну что ж, спасибо и на том, – усмехнулась Алёна, отводя взгляд от его глаз, которые так и липли к ее глазам.
Ей приходилось читать всякую такую чухню, мол, женщины порой проникаются страстью к ворам, насильникам и даже стоматологам. Ну так вот, Алёна Дмитриева подобными психологическими вывихами отнюдь не была обременена. Вор должен сидеть в тюрьме, а не крутить романы с красавицами-писательницами! И, несмотря на отважную внешность Павла (бретеры вообще нравились нашей героине), у него не было никаких шансов. К тому же он не танцует аргентинское танго!
Да и даже если бы танцевал. Вон Виталий танцевал, а толку-то? Нет уж, танго тангом (или тангой, кому как больше нравится), а все прочее – врозь.
– Но пора нам и на коду, – сказала Алё-на, – закругляюсь. Коротков, желая выслужиться перед приятелем дней своих суровых, выдумал предлог, под которым можно проникнуть к Эрэс. Пообещаю, дескать, ей долг отдать – она и растает. Так и вышло. Коротков явился к Эрэс и принялся заговаривать ей зубы. Тут Пашка-сорванец, как и было уговорено у подельников, позвонил в домофон под лживым предлогом. Эрэс вышла из комнаты, Коротков сорвал картину со стены и бросился бежать. Однако упал на некоей коварной ступеньке и уронил сокровище, которое вывалилось из слабо державшейся рамы. Эрэс кинулась Короткова догонять. Но Пашка-сорванец был наготове, толкнул ее, и подельники смылись. И тут что-то произошло, не пойму… Они почему-то бросили картину…
– А вот сами догадайтесь, раз такая догадливая, – угрюмо сказал Коротков.
– Рискну, – не слишком уверенно проговорила Алёна. – Думаю, у кого-то не выдержали нервы. Все-таки картина Пашке-сорванцу нужна была лишь постольку-поскольку. Прежде всего – дневник Мадлен! Вернее, то, что от него осталось. Он ведь уже посмотрел свои трофеи и убедился: одного листка не хватает. Того самого, последнего в записях Мадлен, на котором она обещала перестать писать левой рукой и открыть свое подлинное имя. Того самого, без которого все прочее было лишь дешевым эпатажем, а не сенсационным признанием распутницы, несчастной жены великого художника.