Мужчины своих женщин
Шрифт:
А некоторые мужики с очень серьезными лицами тихо говорили, оглядываясь: кто не курит и не пьет… Впрочем, это были те, кого старик недавно переплюнул на гиревых соревнованиях, дело понятное.
ЗЛОБА НОЧИ
«Кроме того, как я уже категорически заявлял, что хотя я и счастлив, когда пишу, но могу поклясться, что я никогда не писал и не пишу весело; моя профессия милостиво разрешает мне иметь определенную норму невеселых мыслей».
Сэлинджер
«Есть
Но если, избави Бог, все было наоборот, и правильно воспитанный с детства человек, живя дальше и дольше, постепенно разочаровывается в привитых ему благородных идеалах, а убеждается и видит вокруг себя одну только ложь, предательство и ежечасное насилие, и видит, еще хуже, торжество всего этого над добром и любовью — вот когда остается лишь горевать и молиться, ибо трудно дальше придется такому человеку, путь его будет извилист и тернист, и окажется ли он когда-нибудь снова на верной дороге — Бог весть…»
Малоизвестный писатель В., сидя в домашнем кабинете, представлявшем собою слегка отгороженный угол в единственной комнате его квартиры, где он жил с женой и маленькой дочкой (а на работе кабинета у него не было, потому что он вкалывал на заводе простым сверловщиком), в задумчивости смотрел на экран монитора. Там мерцали два абзаца текста — начало нового рассказа или повести; В. собирался показать этим произведением все, на что был теперь способен. Время пришло, уже двадцать семь лет, нужно создавать серьезную вещь на конкретном жизненном материале и обретать известность, которой, чего там греха таить, он давно заслуживает. Опубликованные в городской прессе рассказы и восторженные отзывы местных критиков убедили его полностью. Он бросил камень в это стоячее болото! И круги пошли — но очень быстро успокоились. Пора открывать миру свое истинное лицо.
Он сидел на маленьком детском стульчике, стол был тоже невысок — журнальное шаткое сооружение. Чтобы дотянуться до клавиатуры, руки приходилось просовывать между колен и сидеть скрючившись вдвое, колени же писателя торчали в разные стороны едва не выше плеч. В. был ростом длинен и тощ и представлял бы собою довольно забавную картину (лягушка, готовая слизнуть муху), если бы не его прищуренный левый глаз и почти злобное выражение лица. Он в двадцатый раз перечитывал только что написанное.
Два абзаца подвергались в течение сорока минут беспрерывной правке; последний вариант отличался от первого абсолютно. Не осталось почти ни одного прежнего слова. И эта артподготовка, кажется, не была напрасной — плацдарм на том берегу удалось захватить.
Текст, распятый на дыбе авторского пристрастия, мутировал, мимикрировал и старался отползти в дальний темный угол, но автор был безжалостен. Словно хирург, он резал слова и целые фразы, ампутировал ненужные куски, пересаживал, приживлял новое и смотрел, что вырастет; вытягивая из текста струны жил, больно щипал их, прислушиваясь к ответному звучанию… И поэтому неудивительно, что после такой работы автор устал и даже слегка вспотел. «Пивка бы сейчас хорошо».
Каждый раз, садясь к своему рабочему инструменту, он почти не верил, что сможет написать еще хоть одну толковую фразу, а тем более когда-нибудь закончить весь текст (хотя таких текстов у него было немало). И каждый раз, перечитывая готовый кусок, он радовался, но еще более дивился себе: надо же, смог! Сделал! Ай да я! Чудо какое-то… Он обычно писал вот так: медленно и тяжело, и потому не очень любил это дело; но только им и хотел бы заниматься в жизни.
Главная трудность здесь была — вымучить из себя первые слова и строки, а дальше все покатится само. И вот начало рассказа, словно вечерний туман в степи, собралось по ложбинам и извилинам, оросило собою подсохшие писательские мозги. Это было настоящее событие для автора.
«Но, пожалуй, чересчур назидательно, — решил В., снова пробегая глазами по строчкам. — И "бога" слишком много. Скулы может свести… Что ж, ведь это не детектив и не боевик, не обязан я каждой строчкой заманивать читателя и обещать сладкое. Так надо. Орел мух не ловит, классики перед публикой в реверансах ноги не ломают… Оставлю пока так, а завтра продолжим».
Он нажал кнопку «Сохранить» и выключил компьютер. Бесцельно посмотрел в смутное окно.
Откуда-то остро попахивало гороховым супом. Писатель повел носом, ища источник запаха, и обнаружил его у себя под мышками. Чертыхнулся, рассмеялся. Почесал давно не бритую щеку…
В середине мая время начинает путаться. Вроде еще совсем светло, а уж спать давно пора. Серп убывающей Луны висел в небе елочным украшением, вырезанным из тонкой фольги. У В. с Луной были довольно сложные взаимоотношения. Иногда она помогала, но чаще всего он не мог найти для нее ласкового слова, особенно когда сука бывала совсем круглой или шлялась неизвестно где. В такие дни он чувствовал себя ее безвольным рабом, и нужно было ждать чего угодно — попойки, драки, темных вспышек внутреннего озарения, предательства или подвига. Пять дней назад, когда гадина была в самом расцвете, В. бродил часов около одиннадцати вечера по дальнему пустырю и наткнулся на иномарку с пьяными парнями и девками. Они высунулись из окон и молча рассматривали одинокого странного пешехода, словно редкое животное в зоопарке. Он с готовностью шагнул в их сторону, неся собственные руки, как тяжелые железные палки с набалдашниками. «Что уставились? Знакомы?» Их было человек пять. Ни один даже рта не раскрыл. Спрятали назад свои морды… и едва только В. отошел от них на порядочное расстояние, как почувствовал парализующий прилив запоздалого страха. Еле волоча ноги, он поскорее убрался с опасного места. Повезло… жив остался, цел… поленились, или наглости такой не поняли (один на всех)… повезло. А все эта круглая тварь. И что же ее никто не подстрелит? ведь сколько на свете хороших охотников! стреляют, стреляют зря…
В. продолжал беспредметно глазеть в окно. Там под прохладным вечерним ветром тревожно размахивал верхушкой высокий клен, он с любопытством заглядывал в комнату, нес с собой прозрачные сумерки.
Пора было зажигать свет. Но жена писателя Нина уже укладывала дочку спать. Девочка капризничала, крутилась на постели, никак не могла угомониться.
— Живот болит. Чем-то накормили. Может, рано еще ей сыр давать? — вслух рассуждала жена. — Ты сыр-то покупал — спрашивал, свежий или нет?