Мужчины в нашей жизни
Шрифт:
Захлопнув дверцу холодильника, я взяла в руки телефон.
Глава 10
— Ты бы видела ее, Кать!
— Да я представляю, Любовь Петровна.
— Она как будто из породы ракообразных. У них тоже совсем шеи нет. Голова, грудь и брюшко. Сама от горшка два вершка и кривые ноги!
— Вот кошмар-то! — захлебывалась притворным возмущением Катя.
— Что ноги, был бы человек! — улыбнулась Валерия Викторовна, единственная из наших сотрудников не скрывавшая своего иронического отношения к Любаше.
— Человек? Ты думаешь,
— А почему ж нет?
— Ну посмотришь на нее! Рожа прыщавая, нос картошкой, глаза… как у больной собаки…
— Это как?
— Глаз почти не видно под веками. Я еле разобрала, какого они цвета.
— И какого же?
— Какого-то мутного, желто-серого.
— А я тебе скажу, Люба, с лица воды не пить!
Валерию явно забавляло Любашино смятение. В другой ситуации Королева-мать сумела бы дать насмешнице достойный отпор, но сегодня обиды приходилось глотать безропотно. Дело в том, что высшее начальство решило заняться кадровыми перестановками. В Черемушках открывался новый офис, и Кате предлагалось возглавить его.
В нашем же офисе Катю должна была сменить никому не известная тетка, по слухам хорошая знакомая генерального. Кроме этого, о ней было известно немного: сорок пять лет, непрезентабельной внешности, до поступления к нам служила в каком-то банке. Любаша заранее опасалась новой заместительницы и хотела, чтобы в их будущем конфликте сотрудники были на ее, Любашиной, стороне. Потому-то, наигранно кротко потупившись, она согласилась с Валерией:
— Не пить, — но, немного подумав, добавила: — А все-таки…
Меня, как и Валерию Викторовну, потешал переполох нашей Королевы. Всем взяла Любаша, но — нервная, мнительная… Все-то ей кажется, будто люди ее ненавидят, завидуют, будто кто-то к ее благополучию подбирается и хочет ее этого благополучия лишить.
А ведь, если немного пораскинуть мозгами, Любаша сама призывает на свою голову праведный гнев людской! Вот, например, сегодня. Пришла на работу и с порога пустилась хвастаться, как выходные провела: в воскресенье они с мужем ездили за одеялами для новой квартиры (квартира, между прочим, не где-нибудь, а в жилом комплексе «Платиновые ворота»), потом завернули в салон красоты (она там красоту наводила, а муж ждал в машине, как верный пес), оттуда прямой дорогой в ресторан «Шик-модерн». А закончили они свой поход в «Сервис-денте». К стоматологам заехать пришлось потому, что за обедом у Любаши слетела коронка. В «Сервис-денте» с них содрали почти две тысячи долларов.
— А знаете, как получилось?! Администраторша увидела в окно, что мы на шестисотом «мерседесе» подъехали, — сообщила Королева-мать тоном бедной родственницы и обвела сотрудников торжествующим взглядом, — и тут же взвинтила цены.
— У вас вроде была «БМВ», — напомнила Таня.
— Это когда было?
— На Новый год.
— Мы три месяца как машину поменяли.
Я уже давно перестала понимать, когда Любовь Петровна врет, когда говорит правду. Но главное, сама начальница тоже заблудилась в лабиринте своих фантазий. И перед кем она старается? Кому рассказывает про «Платиновые ворота», шестисотые «мерсы», про послушного мужа и ресторан «Шик-модерн»? Тане, Валерии Викторовне — одиноким
И правильно! Начнешь тут иронизировать! Сегодня мы не работали все утро — то Любаша вспоминала про новую заместительницу, то плавно переходила к своей воскресной одиссее. А потом придется сидеть допоздна. Объема работы нам никто не уменьшит!
Хорошо бы из всей Любашиной чепухи выудить информацию о грядущих кадровых перестановках на фирме! Но скоро я поняла — пустые надежды. Подойдя в очередной раз к волнующей меня теме, Любовь Петровна снова сбивалась на цифры: цены на одеяла, на услуги «Сервис-дента», на обеды в шикарном ресторане.
Зачем мне вникать в чужую жизнь, если у меня есть своя собственная?
Вчера вечером Глеб мгновенно подошел к телефону. В его голосе не осталось и намека на прежнюю уверенность и ироничность. Я догадалась: он весь вечер прождал моего звонка и, может, даже решил, что звонить я передумала.
Потом тем же тихим, надтреснутым голосом он говорил мне о своих чувствах. Но это уже потом. Сначала мы долго пили чай и обсуждали какие-то неважные вещи.
— Как ты провела выходные?
— Ездила на дачу. А ты?
— Был у Игоря на выставке. Он снимает арт-салон недалеко от «Новослободской».
— Много на выставке посетителей?
— Немного. Но при мне купили одну картину. Игорь сказал, это большая удача.
— Хорошая картина?
— Беспредметная живопись. Эпигоны Кандинского… А ты что делала на даче?
— Цветы сажала. Хочешь немного выпить? У меня есть сухое красное вино.
Мы выпили по бокалу кьянти, по-прежнему, как острые углы, обходя все мало-мальски серьезные темы.
— Какие цветы посадила?..
— А ты хорошо разбираешься в искусстве?..
Вопросы часто оставались без ответов, а ответы произносились невпопад. Но почему-то надо было продолжать эту странную беседу, которая вследствие непринужденности формы могла не иссякнуть до самого утра.
После кьянти я предложила перейти в комнату, и здесь все изменилось. То ли Глеб вдруг вспомнил, зачем пришел ко мне, то ли просто настало подходящее время.
— Пришло время поговорить, — сообщил он торжественно, но мы почему-то замолчали.
Молчание продлилось, наверное, несколько минут и завершилось взрывом хохота.
— Ничего себе — поговорить…
— Ты что заканчивала? — неожиданно спросил он.
— Университет, факультет почвоведения.
Я снова чуть не расхохоталась, потому что вспомнила анекдот, считавшийся хитом у нас на факультете: «Девушка, вы на почвоведении учитесь?» — «Сам дурак!»
— А почему ты спрашиваешь?
— Видишь ли, я не знаю, как тебе объяснить… А ты никогда не занималась философией?