Мужики

Реймонт Владислав

— Милая ты моя!

— Ты позади сидел, а я боялась оглянуться, боялась заговорить… А сердце у меня так колотилось, так стучало… наверное, все слышали… Господи… Я чуть не закричала от радости!..

— Я так и надеялся, что застану тебя у Клембов и мы вместе уйдем…

— Я домой хотела бежать, а ты меня силой увел…

— Тебе разве не хотелось идти, Ягусь?

— Что ты! Сколько раз я думала: "Эх, если бы так было!" Сколько раз…

— Правда? Думала так? — шепнул Антек страстно.

— А как же, Антось! Постоянно, постоянно. Там за плетнем нехорошо…

— Правда. А тут нас никто не застанет. Мы одни…

— Одни!.. И темень

такая… — шептала Ягна, кидаясь ему на шею и обнимая со всей силой страсти и нежности.

Вьюга утихла, и только временами легкий ветер что-то ласково шептал им и охлаждал их горевшие щеки.

На низко нависшем небе не было ни звезд, ни луны, клубились на нем только грязные лохматые тучи — точно стадо бурых волов разлеглось на пустом, обнаженном поле. А даль заволокло серым дымом, и все кругом соткано было из тумана, дрожащей мглы, взболтанной мути.

Едва слышный и тревожный шум дрожал в воздухе, — казалось, он плыл не то от потонувших в ночи лесов, не то из мрачных расселин между туч, откуда порой вылетали вереницы белых облаков и уносились прочь быстро, как стайки весенних птиц, преследуемых ястребами. Глухая, темная ночь была полна мучительного беспокойства, странного, неуловимого движения, жути тревожных шепотов, притаившихся во мраке призраков. Казалось, вокруг совершаются вещи непостижимые и страшные.

Иногда вдруг из-под тяжелых пластов мрака блистали призрачно-бледные снега или какие-то холодные, серые отблески проползали среди мглы, извиваясь, как змеи, потом ночь опять смыкала веки — и мрак черным сплошным дождем заливал землю, и все исчезало, и взгляды, не имея за что уцепиться, бессильно падали в самую бездну ужаса, и душа цепенела, словно могильная земля наваливалась на нее своей мертвенной тяжестью. А потом вдруг разрывались темные завесы, как распоротые ударом молнии, и сквозь прорези туч в глубине виднелись темносиние полосы тихого звездного неба.

Но Антек и Ягна были слепы и глухи ко всему. В них бушевала буря, усиливаясь с каждым мгновением, переливаясь из сердца в сердце потоком жарких невысказанных желаний, взглядов, разящих, как молния, мучительного трепета, внезапной тревоги, обжигающих поцелуев, слов бессвязных, потрясающих, как грозные удары грома, потоком душевного изнеможения, нежности и такого безумного упоения, что они душили друг друга в объятьях, вцеплялись друг в друга так, словно каждый хотел вырвать у другого душу, захлебнуться блаженной мукой, и затуманенные глаза не видели уже ничего.

Так, подхваченные ураганом чувств, слепые, обезумевшие, забыв все на свете, слившись в одно, они, как два пылающих факела, неслись в непроглядный мрак, в глухую пустыню ночи, чтобы отдаться друг другу до смерти, до дна души, пожираемой извечным голодом.

Они уже не могли говорить, только откуда-то из самой глубины рвались бессознательные крики, сдавленный обрывистый шепот, палящие, как языки пламени, слова, напоенные страстью. Взгляды, полные безумного испуга, пронзающие насквозь, встречались, как два мчащихся друг на друга вихря. И, наконец, могучий порыв бросил их друг к другу, они с диким стоном обнялись и упали на землю, ничего уже не сознавая.

Весь мир закружился и вместе с ними рухнул в огненную пропасть.

— Ох… с ума сойду!

— Тише, Ягусь… не кричи…

— Не могу…

— Сердце у меня сейчас разорвется!..

— Сгорю!.. ради бога пусти… дай вздохнуть…

— Господи… Умираю… господи…

— Единственная ты моя!

— Антось! Антось!

…Как

скрытые в земле соки пробуждаются каждой весной и стремятся друг к другу через все препятствия с разных концов мира, пока не найдут друг друга и сольются, и совершат таинство зачатия, чтобы предстать потом изумленным взорам в образе цветка ли, или весеннего дня, или души человеческой, или шумящей зелени деревьев, — так и они рвались друг к другу через томительную тоску, через муки, через серые, пустые, бесконечные дни — и вот наконец обрели друг друга и с одинаковым неудержимым криком желания упали друг другу в объятия, сплелись крепко, как сосны, когда буря вырвет их из земли и, сломав, бросит одну на другую, и они в последней отчаянной борьбе качаются, и шумят, и гнутся, обнявшись, пока не достанутся вместе лютой смерти…

А ночь осенила и скрыла их, чтобы свершилось то, что должно было свершиться…

Где-то в темноте начали перекликаться куропатки, — так близко, что слышно было, как движется целая стая: раздавался шелест крыльев, расправленных для полета.

Иногда отдельные резкие звуки нарушали тишину, а со стороны деревни, видимо недалекой, доносилось громкое пение петухов.

— Поздно уже… — шепнула встревоженная Ягна.

— Нет, до полуночи еще далеко, это они кричат к перемене погоды.

— Оттепель будет…

— Да, снег размок.

Где-то вблизи, как будто за кустом, под которым они сидели, шумели зайцы. Они гонялись друг за другом, прыгали и вдруг целой гурьбой промчались мимо, так что Антек и Ягна шарахнулись в испуге.

— Свадьбы справляют, окаянные! Они в это время так слепнут, что и человека не заметят. Значит, весна близко.

— А я-то струхнула, думала — зверь какой!

— Тсс, пригнись! — шепнул вдруг Антек испуганным голосом.

Они замолкли и прикорнули под кустом. Из темноты, освещенной лишь искрившимся снегом, вынырнули какие-то длинные, ползущие тени… Они двигались медленно, крадучись, и по временам исчезали вовсе, словно уходя под землю, и только глаза сверкали, как светлячки в чаще. Вот они пронеслись мимо — и вдруг раздался короткий, жалобный предсмертный крик зайца, потом резкий топот, хрип, какая-то страшная возня, хруст костей на зубах, грозное ворчание — и снова глубокое, но жуткое безмолвие.

— Волки зайчика разорвали!

— И как это они нас не учуяли!

— А мы за ветром сидим, вот они и не учуяли.

— Страшно… Пойдем уже… Озябла я… — Ягна вздрогнула.

Но Антек обнял ее, стал согревать поцелуями, и оба опять забыли обо всем на свете. Крепко обнявшись, они пошли по первой попавшейся тропинке. Шли, тяжело качаясь, — так деревья, покрытые массой цветов, качаются тихо под жужжание пчел…

Они молчали, и лишь звуки поцелуев, вздохи, короткие восклицания, глухой ропот страсти, ликующий стук сердец окружали их словно теплом весенних полей. Они и сами подобны были цветущим весною лугам, которые тонут в светлой звенящей радости: так же расцветали их взоры, так же дышали они зноем земли, разогретой солнцем, дрожью растущих трав, блеском и звоном ручьев, птичьим гомоном. Сердца их бились созвучно с сердцем матери-земли, взгляды падали, как опадает тяжелый яблоневый цвет, слова, тихие, скупые и полные значения, рождались из самой глубины сердца, как яркозеленые побеги в майские утра; дыхание было подобно ветерку, ласкающему молодую поросль, а души — пронизанному солнцем дню весны, нивам, убегающим вдаль, полным песен жаворонков, света, шума и непобедимой радости жизни.