Мужики
Шрифт:
Дождь моросил без передышки, словно кто частой сеткой завесил мир, и Липцы тонули в густом тумане ненастья, лишь тут и там чернели крыши и каменные ограды в струях дождя и грязные клочья дыма вились над трубами и стлались по садам.
Тихо было в деревне, кое-где только молотили на гумнах хлеб, да и то редко: вся деревня на огородах снимала капусту.
Безлюдна грязная размытая дорога, пусто во дворах и перед избами, — порой мелькнет кто-нибудь в тумане и пропадет, слышно только шлепанье
Озеро металось в тесных берегах, и вода все прибывала. В низких местах, на той стороне, где стояла хата Борыны, она заливала дорогу, достигала плетней и брызгала пеной на стены хат.
Вся деревня убирала и возила с поля капусту. Уже амбары, сени и комнаты были набиты ею, а у многих даже под навесами синели груды кочнов.
Перед избами мокли выставленные на дождь громадные бочки.
Торопились страшно, так как дождь почти не переставал и распутица все усиливалась, по дороге уже и сейчас почти невозможно было проехать.
У Доминиковой тоже сегодня снимали капусту.
Ягна и Шимек с утра уехали в поле, а Енджик остался и чинил крышу, протекавшую в нескольких местах.
Близился вечер, начинало уже смеркаться. Старуха часто выходила из дому и смотрела в туманную даль, в сторону мельницы, прислушиваясь, не едут ли дети.
А на огородах, лежавших в лощине за мельницей, еще кипела работа.
Сквозь мокрый седой туман, окутавший луга, поблескивали только широкие канавы, полные мутной воды, высокие гряды капусты голубели бледной зеленью, а местами рыжели, будто полосы ржавого железа. Мелькали там и сям красные юбки женщин и груды уже снятых кочнов.
А вдали над рекой, шумно мчавшейся средь густых зарослей, чернели в тумане груды торфа и телеги, к которым люди носили снизу капусту, так как размокшая земля мешала подъезжать к самым грядам.
Некоторые уже кончали уборку и собирались домой. Все громче звучали в тумане голоса и летели от гряды к гряде.
Ягна только что кончила свою полосу. Она была сильно утомлена, проголодалась и промокла до костей; башмаки уходили целиком в рыжую болотистую землю, так что приходилось их то и дело снимать и выливать из них воду.
— Шимек! Живее поворачивайся, я уже ног не чую! — крикнула она жалобно и, видя, что парень не может сам справиться, нетерпеливо вырвала у него из рук большущий мешок, вскинула его на спину и понесла к телеге.
— Этакой большой парень, а спина слабая, как у бабы после родов, — проворчала она с презрением, высыпая капусту в кузов, выстланный соломой.
Пристыженный Шимек, что-то бормоча себе под нос и почесывая затылок, принялся запрягать лошадей.
— Да поторопись же, Шимек, ночь на дворе! — подгоняла его Ягна, сносившая капусту в телегу.
Ночь действительно надвигалась, сумрак густел, чернел, а дождь усилился, и вокруг слышен был непрерывный плеск, словно кто сыпал и сыпал зерно.
— Юзя! Кончите нынче? крикнула Ягна дочке Борыны, которая вместе с Ганкой и Кубой работала неподалеку.
— Кончим! Да и домой пора, вишь, как льет, на мне все до нитки промокло. А вы уже едете?
— Едем. Ночь близко, темень такая, что, пожалуй, дороги не найдешь. Что осталось, свезем завтра. А славная у вас капуста! — добавила Ягна, нагнувшись.
— И ваша не хуже, а кочны у вас больше, чем у всех.
— А у нас рассада была из новых семян, ксендз привез из Варшавы.
— Ягна! — послышался снова из темноты голос Юзи. — Знаешь, завтра Валек Юзефов пошлет сватов к Марысе Потетковой.
— К такой девчонке? Разве уж ей годы вышли? Кажись, еще прошлым летом коров пасла!
— Нет, замуж ей уже можно, да и земли за ней столько, что парни за ней гоняются.
— Будут и за тобой гоняться, Юзя, будут…
— Коли отец в третий раз не женится! — крикнула Ягустинка откуда-то через две полосы.
— Что выдумала! Ведь мы весною только мать схоронили! — с тревогой сказала Ганка.
— А мужики на это не смотрят. Каждый мужик — что боров: как бы ни нажрался, а в новое корыто рыло сует. Ого! Одна не успеет богу душу отдать, а он уже на другую заглядывается. Бессовестные они. Вот хоть Сикору взять: через три недели после похорон первой жены уже с другой обвенчался.
— Правда. Но что ж ему было делать: после покойницы пятеро малышей осталось.
— Только дурак поверит, что он ради ребятишек женился! Для себя, — чтобы не скучно было одному под периной.
— А мы отцу не позволили бы, нет! — решительно воскликнула Юзя.
— Молода ты еще и глупа… Земля отцова, так и воля отцова!
— Дети тоже что-нибудь да значат и права свои имеют, — начала Ганка.
— Э, с чужого коня средь грязи долой! — буркнула Ягустинка и замолчала, так как рассерженная Юзя начала звать Витека, который шатался где-то у реки.
Ягна в разговор не вмешивалась, носила капусту и только усмехалась про себя, вспоминая ярмарку. Когда воз их был полон, Шимек стал выезжать на дорогу.
— Ну, оставайтесь с Богом! — крикнула она соседкам.
— Поезжайте с Богом, мы тоже вслед за вами… Ягуся, придешь к нам капусту чистить?
— Скажешь — когда, так приду. Обязательно приду!
— А ты слыхала, что в воскресенье у Клембов парни вечеринку с музыкой затевают?
— Знаю, Юзя, слыхала.