Мужские игры
Шрифт:
– Виталий, я понимаю, чего ты хочешь. Ты боишься брать на себя ответственность, потому что не являешься профессионалом в том деле, которое мы затеяли. Но и я в нем не компетентен. Именно поэтому мы поставили Стоянова и Зеленина, которые хорошо знают дело. Разобраться, кто из них прав, мы с тобой не можем.
– Но и загубить второй набор мы не имеем права, – вставил Виталий Аркадьевич.
– Вот именно, – кивнул Василий. – Поэтому решение нужно принимать стратегическое. Я имею в виду, что каким бы ни был второй набор, мы не должны ставить под удар
– Но Стоянова тоже нельзя отдавать, – возразил Виталий Аркадьевич. – У него есть выходы на самый верх, ты это прекрасно знаешь.
– Знаю.
Василий Валерианович снова принялся расхаживать по кабинету.
– Поэтому я предлагаю тебе вот что…
Через несколько минут Виталий Аркадьевич заметно повеселел. То, что предлагал его давний приятель, было сложной, многоходовой комбинацией, но позволяло решить проблему, которая еще недавно казалась ему почти неразрешимой.
Первый удар был нанесен в челюсть, и Никита сразу почувствовал на прикушенном языке вкус крови. Он не успел ничего сказать, когда последовал второй удар, за ним – третий. Теперь его били в живот. Двое держали его за руки, а третий методично наносил удар за ударом.
– Ну как? – поинтересовался один из тех, кто держал Никиту. – Хватит? Или продолжим?
Никита молча кивнул. На большее у него сил не хватало.
– Чего киваешь-то? Продолжать, что ли?
– Нет, – с усилием выдавил он. – Не надо. Я скажу.
Его тут же усадили на диван. Двое уселись рядом, по обеим сторонам, чтобы успеть схватить его, если начнет дергаться. Третий, тот, который его только что бил, деловито открыл большую сумку, вытащил оттуда сначала небольшой диктофон, потом видеокамеру. Диктофон поставил на столик рядом с диваном, а камеру водрузил на плечо.
– Начинай. Сначала представься, назови свое имя и фамилию, год рождения и адрес. Потом будешь отвечать на вопросы.
– Мамонтов Никита… – пробормотал он невнятно.
– Четче! Громко и внятно. Еще раз.
Никита собрался с силами. Он не понимал, чего от него хотели эти люди. То есть он понимал, конечно, они с самого начала заявили, чего хотят, но он не представлял себе, зачем им это нужно. Если бы они были из милиции… Но нет, не похоже. С милицией он уже имел дело.
– Мамонтов Никита, семьдесят первого года рождения, живу в Москве по адресу…
– Вот, уже лучше, – шепотом похвалил его тот, что сидел слева.
– Ты привлекался по делу об убийстве на Павелецком вокзале?
– Да.
– В каком году это было?
– В прошлом.
– Конкретнее, – потребовал тот, что стоял перед ним с камерой.
– В девяносто пятом.
– Значит, уже в позапрошлом, – уточнил тот, что сидел справа. Он тоже говорил шепотом.
– А, ну да, в позапрошлом, – послушно согласился Никита.
– Почему же тебя не посадили?
– Доказательств не было.
– Расскажи, как было дело. Подробно.
– Мы должны были встретить поезд…
– Кто это – мы? Я же сказал: подробно.
Никита рассказывал о совершенном полтора года назад убийстве, проклиная все на свете, но в первую очередь – себя, свою слабость. Он боялся боли, он никогда не участвовал в драках, и при помощи силы из него можно было веревки вить. Тогда, в девяносто пятом, его много раз допрашивали, но допросы он вынес легко. Он был неглупым парнем, обладал хорошей памятью и смекалкой, поэтому в показаниях не путался, твердо стоял на своем, быстро поняв, что прямых доказательств у следствия нет и менты только ждут от него ошибки, уцепившись за которую его будут раскручивать. Он такой возможности им не дал, и его отпустили с миром, а то убийство так и осталось нераскрытым. От корешей он наслушался всяких страстей про то, как в милиции бьют, и понимал, что, если его ударят хотя бы два раза, он расколется. Но его почему-то не били. И это его спасло.
А вот сегодня явились эти трое, заломили руки и стали избивать. Ему было очень больно и очень страшно. И он рассказал им все.
Настя очень боялась, что прощальный вечер у Гордеева получится грустным, но ее опасения, к счастью, не оправдались. Тон задал сам Виктор Алексеевич, который много шутил, в основном на тему: кот из дому – мыши в пляс.
– Знаю, знаю, – приговаривал он, – рады до смерти, что я наконец от вас уйду и перестану приставать со своими завышенными требованиями. Вот уж вам свобода будет с новым-то начальником.
Новый начальник тоже был здесь, шутки Гордеева охотно поддерживал и вообще показал себя обладателем живого и тонкого юмора. Рюмки не боялся, пил наравне со всеми, но видимых признаков опьянения не обнаруживал.
Поскольку, кроме жены Гордеева, Надежды Андреевны, Настя была в этой компании единственной женщиной, она рьяно взялась помогать хозяйке на кухне. В один из таких моментов, взявшись вымыть тарелки перед подачей горячего, Настя осталась на кухне одна. Перемыв посуду, она собралась было уже выйти в комнату, но неожиданно передумала. Навалилась тоска, в горле встал противный ком, к глазам подступили слезы, и она присела за кухонный стол, налила себе стакан воды из-под крана и закурила. Да и от шума захотелось отдохнуть.
– Вы опять прячетесь? – раздался у нее за спиной голос Мельника.
Она обернулась и сделала приветливое лицо. Барин стоял рядом с ней, держа в руках рюмку и бокал.
– Давайте выпьем, Анастасия Павловна, – сказал он, протягивая ей бокал. – Это мартини. Меня предупредили, что ничего другого вы не пьете.
Пить ей не хотелось, тем более с Барином. Но и отказываться неприлично. Настя взяла бокал и вопросительно посмотрела на начальника.
– За что будем пить?
– За нас с вами.