Мужские откровения
Шрифт:
Ролик убрали. Из социальной рекламы я ушел.
Мышеловки Микки-Мауса
Лет двадцать назад мое отношение к себе и тому, чем я занимаюсь, изменилось. И помог мне в этом Микки Маус. Серьезно.
Двадцать-двадцать пять лет назад мне казалось, что мир крутится вокруг меня. Я тогда занимался рекламой, и делал это успешно. Настолько, что меня начали называть «гуру российской рекламы» и удостаивать тому подобными званиями. Победы на конкурсах, деньги, внимание – все было. Наверняка ты, уважаемый читатель – если ты успешный политик, бизнесмен или просто человек, добившийся каких-то высот в своем деле, – знаешь, как это бывает: у скульптора уже готова форма для отливки твоего бюста в бронзе, а церемония увенчания тебя лавровым венком назначена на завтра. Этот соблазн стар, как сам мир. Тогда, двадцать пять лет назад, я испугался. Испугался соблазна стать человеком-символом.
Я помню момент, когда, получая очередной приз и выслушивая дифирамбы в свой адрес, я внутренне съежился, ощутив почти физически: дипломы, призы и почетные звания – они будто огораживали меня, как забором, обклеивали собой пространство вокруг, не пуская наружу. Было понятно, что, если продолжать эту историю дальше – можно будет уже ничего не делать, одно твое имя будет работать на тебя. Вроде бы сбылась мечта: найдено дело всей жизни, отвоевана своя ниша, в которой ты – царь и бог.
Но меня испугало, что моя ниша меня не выпустит. Стать памятником самому себе, превратиться в могущественного «почетного-заслуженного» творческого импотента – вот что ждало меня в конце этого шикарного пути. А буквально на следующий день я где-то краем глаза увидел заставку американского мультика. Там был нарисован Микки-Маус. Меня «накрыло». Я понял, что это – самый точный символ перспективы, которая меня ждет: этот нарисованный почти 90 лет назад мышонок до сих пор превращает в деньги все вокруг себя, но сам уже давно мертв внутренне. Мне не хотелось превращаться в Микки-Мауса. Из рекламы я ушел и начал заниматься кино.
В следующий раз призрак всемогущего мышонка замаячил передо мной после первых кинематографических удач. После «Казуса Кукоцкого», поставленного по выдающемуся роману Людмилы Улицкой, мне стали говорить: Юрий, у вас получается историческое кино – давайте, продолжайте. Как только я это услышал – я сбежал в театр. Нет, конечно, я ни в коем случае не ушел из кино; к кино я возвращаюсь постоянно, потому что слишком сильно его люблю. Подтверждение тому – мои «Три сестры», вышедшие на экраны в 2017 году. Этот фильм я создавал в компании прекрасных актеров – Анны Каменковой, Игоря Ясуловича, Ирины Мазуркевич, Людмилы Поляковой, Александра Балуева, Игоря Яцко, Александра Пашутина, Владимира Носика, Максима Суханова. Это было настоящее счастье, и бежать от него было бы глупо. Я убегаю от другого: от перспективы оказаться в центре какой-то новой мини-вселенной. И если в любимом мною театре возникнет похожая ситуация, если из-за занавеса выглянет Микки-Маус и поманит меня своим мультипликационным пальчиком, надо будет что-то менять. Я понимаю, что рано говорить, что, мол, Грымов достиг в театре всего, – разумеется, это не так. Но мне очень не хочется выстраивать в театре свою новую «вселенную», именно потому, что тогда ты неизбежно становишься ее центром.
Я вспоминаю детство. Когда мы лепили из пластилина, рисовали, играли – это было настоящее счастье. Чем мы только ни занимались – авто-мото-вело-фото, все на свете нам было интересно. Это было чистое творчество, в котором ты растворялся, почти исчезал и рождался вновь – каким-то новым человеком. Я очень хочу сохранить это отношение к миру – насколько это вообще возможно.
Потому что человек – далеко не центр вселенной. И если ты этого не понимаешь, тебя ждет тупик. Конечно, этот тупик, точнее, дорога к нему – она очень привлекательная: вокруг тебя вращаются люди, их судьбы, желания, даже мечты, и ты вроде бы даже имеешь возможность всем этим управлять. Построить свой собственный мир – пусть даже небольшой мирок, но – свой, собственный, в котором ты – центр притяжения, – вот с этим соблазном, как мне кажется, человеку нужно бороться всю свою жизнь. Кто-то приходит к этой мысли «эволюционным» путем, кого-то жизнь встряхивает за шиворот. Встряхивает, чтобы тот, кому досталось обухом по голове, очнулся. Чтобы человек перестал смотреть на окружающих сверху вниз, перестал делить людей на «больших» и «маленьких». Чтобы отвечал на телефонные звонки, а не просил секретаршу отфутболить просителя. Чтобы пришел в себя. Почему это так важно? Да потому что так устроен мир: ты – лишь его частица, и ты важен и нужен – на своем месте. Не поймешь этого – твой «сбитый прицел» сыграет с тобой злую шутку: можно жизнь прожить «мимо нот».
Но тут уже – вопрос выбора. В конце концов, кому-то нравится, как сияет бронза на памятниках. И «людей-символов» предостаточно везде – в музыке, в театре, в литературе, в кино. Причем они в прямом смысле полагают свою жизнь именно на это: создают из себя самих символы. Все силы свои тратят на полировку постаментов, на золочение надписей, на чистку бронзовых изваяний. Ни на что другое сил не остается.
В английском есть выражение self made man – «человек, который сделал себя сам». Проблема в том, что в
Я не боюсь мышей. Кроме одной. От этой я убегаю.
По морям, по волнам, или Лучший концерт в моей жизни
– Юрочка, как же это потрясающе: мы пойдем на теплоходе по Средиземноморью! – посреди банкета ко мне подошла возбужденно-радостная Александра Николаевна Пахмутова. – Там столько красоты! Там такие прекрасные маленькие города по всем побережью, удивительно красивые бухточки, я вам обязательно покажу пару восхитительных мест!
Мы стояли посреди огромного, как стадион, зала, в котором просто в горизонт уходили ряды очень богато накрытых столов. Так в девяносто каком-то году открывался в Киеве кинофестиваль, названия уже не вспомню – что-то «славянское». Это сегодня никого не удивишь творческим фестивалем. Каких только их уже ни было: интересные и скучные, с размахом и местечковые – причем независимо от места проведения, Москва тут не гарантия качества. В общем, фестивали перестали быть чем-то особенным, мы к ним привыкли и даже пресытились. Но тогда, двадцать лет назад, фестиваль – это был праздник, настоящий и в чем-то всегда непредсказуемый. В девяностые годы у нас в стране случился просто бум фестивалей. В первую очередь кинематографических. И вот, очередной такой праздник должен был стартовать в Киеве, потом перемещался в Одессу, а в Одессе вся тусовка грузилась на теплоход и отправлялась в круиз по Средиземному морю.
Это потом, спустя годы, я понял, что совмещать работу с отдыхом, а особенно фестивальную работу, просто невозможно. «Кинотавр» до сих пор вспоминаю с дрожью. Это же ад кромешный: пересмотреть за несколько дней восемнадцать картин, из которых пятнадцать – за гранью добра и зла, и только три фильма можно обсуждать. Но пересмотреть-то надо все восемнадцать! Но тогда я еще был достаточно наивен. «Это же мечта, – думал я, – быть в центре киношной жизни – смотреть фильмы, рекламные ролики, обсуждать их с коллегами, общаться – и созерцать попутно красоты Средиземноморья!» Таких, как я, энтузиастов набралась изрядная компания. Изрядная – это мягко сказано: приехали просто все. И не только киношники. Там были и композиторы во главе с незабвенной Александрой Николаевной, и художники, и певцы, и музыканты, и целые ансамбли.
Открытие фестиваля в Киеве убило своим каким-то космическим масштабом. Начать с того, что на сцене играла группа Slade. Все было новое, все в первый раз: на сцене ревут гитары, взрываются потоки света, а в зале-стадионе бродим мы, счастливые гости этого праздника жизни. Мимо меня проходит слегка растерянная Лидия Федосеева-Шукшина:
– Сколько же еды… Сколько еды…
Мы взяли по какой-то канапешке. И тут же я поймал себя на мысли, что я уничтожил какой-то таинственный порядок, разрушил некую священную гармонию, которая царила среди этого колоссального изобилия. Я торопливо подвинул оставшиеся канапе на тарелке, чтобы заполнить пустоту и скрыть следы своего «преступления».
После церемонии открытия и фуршета мы должны были сесть на автобусы и отправиться в Одессу. У меня уже был кое-какой житейский опыт, и я прекрасно понимал, что такое коллективная многочасовая поездка в компании творческих людей, да еще после грандиозного перекуса. Выдержать градус воодушевления, вызванный таким энергичным стартом фестивальной программы, под силу далеко не каждому. Непредвиденные остановки в пути, когда «мальчики налево, девочки направо», когда – «Стой! Магазин проехали!..», когда кого-то срочно нужно вынести на свежий воздух, – все эти невинные радости способны увеличить продолжительность поездки в разы. И после такого стартового рывка ты уже устал – хоть фестиваль еще, в общем, только-только начался.
Руководствуясь всеми этими соображениями, я заранее арендовал в Киеве микроавтобус и отправился сам. «Приеду пораньше, спокойно осмотрюсь, все должно быть отлично», – думал я. Не торопясь отправился в дорогу, по пути нагнал наш табор, который как раз остановился на привал. Увидел я примерно то, что ожидал увидеть: пару-тройку народных артистов выволакивали в сторону обочины, кто-то более выносливый пытался выбраться из автобуса самостоятельно, кто-то расстилал на траве пиджак в явном намерении устроить пикник на обочине, кто-то уже выступал с заявлением, содержательную часть которого, за вычетом междометий, можно сформулировать примерно так: «Устал я от этого вашего фестиваля. Устал я от этого вашего кино. Устал я от этого вашего искусства» – и так далее. Колоритнейшее и умилительное, в общем, зрелище. Великие, замечательные актеры, эти люди в трудную минуту путешествия проявляли себя в новом качестве. Зерно роли было найдено, так сказать. Оставив позади эту живописную группу, я лишний раз убедился, что поступил правильно, предав интересы коллектива ради своих собственных.