Мужские рассказы
Шрифт:
— Жив! Приятного путешествия. — Родингер спрыгнул на землю, и повозка, раскачиваясь валкими боками, выехала на дорогу. Вслед за ней поспешили и всадники. Путь им предстоял не близкий. К тому же, опасный. В этих сосновниках Нижнего Немана за жизнь человека с чёрным тевтонским тестом на оплечьях никто и гроша ломаного не дал бы.
Ещё не остыла кровь на избитом теле Евтея Стипулы, когда склонился над ним скорбный лик. Нет, эти глаза не знали жалости, не унижали себя душеспасительной печалью и слёзным омовением. Их скорбь взывала к мщению. Каким-то неведомым образом набрёл скорбный взгляд на малоприметную вещицу, оброненную в траву. Рука подняла небольшой нательный образок. Панагия. Святая Мария Тевтонская. Сорванная с рыцарской
Большая белая луна висела над болотами. Её холодный свет заливал тяжёлые стены Шлосского замка и главную башню, похожую на обрубок дерева. Здесь, на верхней площадке, в ночное небо крестом вонзилась виселица. Сегодня её оживили. Сегодня из её петли вытряхнули заклёванное воронами тело прусского вождя Рибулака и вздёрнули руса. За ноги. Он ещё жил, хотя, должно быть, уже перестал понимать это. Луна висела прямо у него над ногами. Он поднял голову, и луна обожгла ему глаза.
Осень пришла неожиданно. Как всегда. Багровыми пятнами тут и там запылали по болотам кусты тёрна. На каменистых усыпях подвял бересклет, и воздух уже всё меньше мучила гнилушная испарина болот. Он остывал.
Родингер смотрел в узкое оконце своей коморы. Рыцарь думал о том, что подходило время завешивать оконце промасленной холстиной. По обыкновению. К зиме. Неожиданно его взгляд привлекла необычная фигура. Там, на болотах. Он пригляделся и обомлел. По самому краю болотного наплыва шла склонив голову… Святая Дева Мария! Родингер припал к массивному подоконцу. Может, ему померещилось? Нет. Там была женщина с золотым венком на голове! Облачённая в тёмно-пурпуровое покрывало и белую далматику. Женщина подняла голову, и Родингер встретился взглядом с её глазами. Рыцарь сам не свой выбежал из коморы, спустился по лестнице во двор и поспешил за ворота замка. Стражники посмотрели на него без особого интереса.
Вернулся Родингер только вечером. Весь заляпанный грязью, с одуревшими глазами и с венком из болотной травы на голове. Он шёл по двору и пел псалмы, никого при этом не замечая.
— Что это с ним? — спросил Тидмар у братьев-рыцарей. Те только пожали плечами.
— Что с тобой? — крикнул Тидмар вдогон не помнящему себя монаху.
Родингер обернулся и, глядя в никуда, прикоснулся пальцем к губам.
— Рукой светоносной она запечатала мне уста!
— Не слишком ли ты стал усерден в посте и молитве?
Родингер улыбнулся, наклонил голову, и вдруг глаза его наполнились светлыми слезами.
Вторая стража, час которой пришёл после восхода луны, была взбудоражена шумом у ворот. Когда прибежали факельщики и узкий ход между наведённых простенков был освещён, все увидели Родингера, неистово колотившего кулаками в закрытые ворота. Он рвался вон из замка. Решили разбудить приора. Родингер же, заметив вокруг себя людей, присмирел и поплёлся было прочь. Однако что-то снова взбрело ему в голову, и ополоумевший рыцарь бросился на стенную лестницу. Факельщики тут же последовали за ним. Все хотели знать, что он затеял. Родингер взобрался на наводной каменный уступ и посмотрел вниз. Там, за пределами Шлосса, таилось что-то лишившее его покоя и рассудка. Родингер запел канон Богородицы, сложил на груди руки и прыгнул вниз.
Ночью ворота замка не открывают. Ульрих фон Поллен приказал дожидаться утра. Он был мрачен и неразговорчив. Когда же утром тевтонцы выступили за ворота, они увидели на насыпи мертвого Родингера. Его тело переломало от удара.
Это происшествие вряд ли могло повлиять на привычный уклад Шлосской жизни. Всё также среда отдавалась всенощной молитве, а пятница — турниру. Если не считать последних усердий осени к Шлосским закромам, в замке и вокруг него ничего не происходило.
Через неделю после того, как отпели Родингера, братья-рыцари шли с сенным обозом от дальних скирдовниц. Сено с последнего
Тидмар наложил на себя крестное знамение. Дева Мария подняла голову и посмотрела на рыцаря. Она протянула к нему ладони, тевтонец слез с коня. Но видение растаяло. Когда Тидмар снова обратил свой взор к болотам, там, у сыпучей гряды, уже никого не было. Рыцарь ещё раз перекрестился, взял коня под уздцы и пошёл к тому месту. Он думал, что нужно будет поставить там каменный молильный крест. Если, конечно, приор поверит в схождение Святой Девы Марии с небес. Бедный Родингер! Его душа не выдержала такого потрясения. Он тоже видел богородицу. Конечно! Теперь Тидмар понимал, что стало причиной помешательства Родингера.
Рыцарь шёл по сухому, каменистому настилу равнины, разгребая щебень запылёнными ногавицами. Его сердце стучало ровно и сдержанно. Вот за краем каменистой гряды показалось болото. Бурая, маслистая вывороть земляной утробы. До самого горизонта. И вдруг он снова увидел святой образ. Там, на болоте. Дева Мария звала его за собой. Тидмару стало трудно дышать. Он бросил повод, и конь вяло поплёлся в сторону. Тевтонец шагнул в гнилую воду. Под ногами хлюпала болотная зыбь. Шаги то расползались, то проваливались в пахучую грязь болота. Но Тидмар ничего не замечал. Он шёл одержимый и неистовый. Шёл до тех пор, пока не выбился из сил. Кожаные ногавицы отсырели, и вся его одежда вымокла. Рыцарь остановился, чтобы перевести дух. Воды под ногами прибавилось. Теперь она поднялась до пояса. Тевтонец шагнул вперёд, но шага не получилось. Он увяз. Тидмар силился выбраться, раскачиваясь из стороны в сторону, но болотная зыбь заглатывала его всё глубже. Рыцарь в спасительной надежде обратил взор к богоматери. Она исчезла. Болота были пусты.
Конь Тидмара вернулся в Шлосс один. Без своего хозяина. Ульрих фон Поллен сщурил глаза. Его распирала злость.
— К оружию! — прохрипел Шлосский приор.
Торопливые руки сержантов стягивали шнуры дублета. Нагрудник плотно облегал сухое тело барона. Он поднял руки и, найдя в своём одеянии достаточное удобство, кивнул в сторону кольчуги. Кольчатый обер, склёпанный терпеливой рукой саксонского мастера, рассыпался тысячами колец по телу рыцаря. Кольчуга переливчато отыграла вечернему свету. Ульрих фон Поллен сразу обрёл твёрдость в ногах и телесную крепь. А сержанты уже облачали приора в великолепный шёлковый плащ с нашитым чёрным крестом.
Прежде чем возложить на себя ременную перевязь ножен, приор освободил клинок от их опеки и перекрестил фухтель своего меча двумя пальцами. Вдоль и поперёк полосы. Теперь всё было готово. Теперь беспокойное сердце барона стремилось к седлу.
Рыцари выехали парадом. Под черно-белым стягом с алой обшивкой. Парад, похожий на длинную, пятнистую скарпею, ощетинился иголками копий.
Тидмара искали и на следующий день, но никаких следов рыцаря обнаружить не удалось.
Нет, не верил Шлосский приор, что здесь обошлось без прусинов. Без их скрадного промысла. Но ведь рыцарь — не девица, не визгом обороняется. И хотя тевтонцы никогда не расстаются с мечом, есть у них ещё и подпазух-кинжал, квилон, к которому подобраться чужая рука не может. Значит, должен был Тидмар вспотрошить прусячее брюхо. Может быть, подманили, завлекли? Но почему тогда коня выпустили? Не скоро остыли тревожные мысли барона фон Поллена.