Мужья и любовники
Шрифт:
– Это все Кэрлис, – говорила она отцу.
– Ты за год добилась того, чего мы с Бонни не сумели добиться за восемнадцать, – радостно сказал Кирк.
– Да ну, оставь, – откликнулась Кэрлис, с удовлетворением, впрочем, улавливая свое отражение в глазах юной девушки.
Джефф поначалу относился к Кэрлис с подозрением, но когда убедился, что она не собирается заменять ему мать, оттаял и даже стал доверять ей свои секреты. Он говорил ей, как трудно расти рядом с таким вечно занятым человеком, как его отец, который часто его просто не замечает. Кэрлис выслушивала эти признания, никак их не комментируя, и Джефф понял, что она не предаст.
– Я могу рассказывать вам то,
– Право, я и не замечал раньше, что Джефф отличный парень, – сказал Кирк, когда его сына выбрали в комитет по выработке программ для школ и больниц. Джефф пошел больше по материнской линии, и Кирк всегда считал его мямлей. Теперь, благодаря Кэрлис, он увидел, что это добрый парень с отличными руками.
– У него есть масса талантов, которых я лишен. И только благодаря тебе мне удалось это увидеть.
– Ты потрясающе сработала сегодня, – сказал Том после третьего и решающего представления «Янки Эйр». – Раньше ты действовала слишком робко. А сегодня – пришла и победила.
На самом деле, и она знала это, все было не совсем так: она пришла и победила себя. А это колоссальная разница. Это также повлияло самым решительным образом на ее отношения с Хауардом и «Суперрайтом». В штате компании она больше не работала, но представляла ее интересы и чувствовала за собой мощную поддержку в виде разнообразных служб и отделов компании, да и самого Хауарда; раньше, когда она была просто служащей компании, ничего подобного не было. С другой стороны, положение жены главного архитектора возрожденной «Суперрайт» открывало ей доступ ко всем секретам компании.
Кэрлис и Кирк часто говорили о текущих делах, о проблемах, о перспективах «Суперрайта». Прогуливаясь в субботу днем по Второй авеню, они прошли мимо целой вереницы электронных игровых автоматов. Привлеченные шумом и суетой, они протолкались поближе и были поражены, увидев, с каким увлечением играет молодежь.
– Если бы в школах были процессоры, черта с два эти ребята толпились бы у этих автоматов, – сказала Кэрлис вечером, когда они уже собирались ложиться.
– Точно, – откликнулся он. – Наверняка школы заинтересуются «Альфатеком». Мы кого-нибудь знаем там?
– По-моему, нет, – сказала Кэрлис. – Но я знакома с Пэтти Харрис. Она работала у Эда Коха. Я позвоню ей, и она наведет на нужных людей.
Объявление о том, что «Суперрайт» безвозмездно передает десять процессоров Гарлемской государственной школе для одаренных детей и что с Федеральным комитетом по образованию достигнута договоренность о закупке партии «Альфатеков» по сниженным ценам, заняло целую полосу в «Нью-Йорк таймс». Кэрлис и Кирк поздравили себя с тем, что их полночный разговор принес такие результаты. Когда видишь, что твои идеи находят отклик и воздействуют на жизнь людей, брачная жизнь становится еще более захватывающей.
– Миссис Кирк Арнольд, – сказала Кэрлис, когда они отмечали первую годовщину своей свадьбы. – Все еще никак не могу поверить. Иногда мне кажется, что вот я просыпаюсь и, оказывается, все это было только прекрасное сновидение.
– Нет, это не сон, – ответил он, протягивая ей кольцо, покрытое рубинами и бриллиантами.
– Как ты думаешь, мы когда-нибудь пресытимся друг другом? – спросила она как-то. Она сидела, положив его голову себе на колени, проводя пальцами по лицу, нащупывая губы, нос, шрам, рассекающий бровь надвое, ощущая каждую выпуклость на голове. Физически он безумно
– А разве у солнца наступает пресыщение оттого, что оно встает каждое утро? – откликнулся он, улыбаясь и привлекая ее к себе, покрывая поцелуями так, будто это в первый раз.
Весь первый год их женитьбы напоминал медовый месяц. Кэрлис была несказанно, невыразимо счастлива. Она считала себя самой счастливой женщиной, а Кирка – самым прекрасным мужчиной на всем белом свете. Она и ела, и засыпала, и просыпалась – все только ради него. Она жила для него, а если бы понадобилось – умерла бы за него. Она изо всех сил старалась стать достойной его. Никогда она не тратила на себя столько денег и не одевалась так элегантно; она уделяла массу времени физическим упражнениям, массажу, косметике, прическе, – никогда еще она так хорошо не выглядела; она не позволяла себе перерабатывать, недосыпать, соблюдала строгую диету. Но, разумеется, не ленилась. И все у нее получалось – ради него. В результате, целиком посвящая себя Кирку, Кэрлис обрела прекрасное самочувствие, – ничего подобного с ней раньше не было.
Понемногу Кэрлис убедила себя, что она вовсе не самозванка. Мало-помалу она приучила себя к мысли, что Кэрлис, какой ее видят и восхищаются другие, – это и есть настоящая Кэрлис. Иногда она думала о Бонни. Можно ли представить, спрашивала она себя, что женщина, которой посчастливилось быть женой Кирка Арнольда, может даже помыслить о любовной связи на стороне?
Глава XII
На второй год своей совместной жизни Кэрлис и Кирк купили квартиру на Семьдесят девятой улице, между Мэдисон и Пятой. До замужества, когда заботиться было не о ком, кроме как о себе, Кэрлис очень неохотно тратила деньги на обстановку, даже когда у нее было собственное жилье. Выйдя замуж, она обнаружила в себе талант хозяйки, способной так обустроить дом, чтобы муж чувствовал себя в нем легко и уютно. По субботам она пропадала на аукционах у Дойла и Беннета, обшарила пятый этаж в «Блумингдейле» подписалась на журналы «Аркитекчерал дайджест», «Хаус энд гарден» и «Хаус бьютифул». Мечтая украсить жизнь мужа, да и свою тоже, она каждый день возвращалась домой с сумкой, набитой образцами домашней утвари и рулонами красочных обоев.
– Встречайте сумасшедшего обойщика, – закричала она с порога и тут же начала облепливать стены холла желтыми, с кремовым оттенком, обоями, которые купила по пути с работы.
– Хм, желтые, – задумчиво произнесла она. – Как тебе нравится желтый цвет?
– Годится. Веселый цвет, – сказал Кирк, появляясь из небольшой берлоги, которую они предпочитали другим комнатам.
– Ты, наверное, думаешь, что я слегка чокнулась? – заметила она. Под желтыми обоями было уже пять слоев.
– Да нет же, ты замечательная хозяйка, – сказал он, припоминая, что Бонни всегда считала трату времени и денег на красивые обои и элегантную мебель занятием едва ли не греховным.
В квартире было четыре комнаты. Гостиная, столовая и две спальни, одну из которых они и использовали как берлогу. Когда-нибудь, заметил агент по недвижимости, она может стать детской. Кэрлис не могла сказать, хочется ли ей ребенка. Ее собственное детство нельзя было назвать счастливым, и материнский инстинкт у нее был не слишком развит. Но ведь это будет ребенок Кирка, говорила она себе; так что не исключено, что когда-нибудь она решится.
Однажды они заспорили на эту тему.
– Я бы так хотела ребенка от тебя, – сказала Кэрлис. – Только ведь тогда все будет иначе. Нас будет трое, не только ты да я.