Музы слышны. Отчет о гастролях "Порги и Бесс" в Ленинграде
Шрифт:
Происходило следующее: четверо мужчин в черном стояли против пятого, прижатого к стене собора. Они молотили его кулаками, швыряя вперед и с размаху ударяя корпусом, как американские футболисты, тренирующиеся на резиновой кукле. В сторонке стояла женщина, прилично одетая, с сумкой под мышкой, как будто ожидая, пока приятели закончат деловой разговор. Не будь вороньего карканья, это был бы кадр из немого фильма: никто не издавал ни звука. Когда четверо нападавших отпустили пятого, оставив его распростертым на снегу, они, равнодушно глянув на меня, вместе с женщиной зашагали прочь, не обменявшись ни словом. Я подошел к
Подъехала машина с зажженными фарами. По черно-белым клеткам на дверцах я понял, что это такси. Задняя дверца открылась, и меня окликнул Степан Орлов. Наклонившись к нему, я стал объяснять, что произошло, просить помочь человеку, но он спешил, не слушал меня, все время повторял “Садитесь”, “да садитесь же” и наконец с потрясшим меня бешенством — “Идиот!”. С этими словами он втащил меня в машину. Такси развернулось, и фары высветили лежащего. Пальцы его скребли снег, как щупальца насекомого, безжалостно опрокинутого на спину.
— Прошу прощения, — сказал Орлов уже нормальным голосом, которому сумел придать интонацию искреннего извинения, — но чужие драки… не так уж интересны, понимаете ли. А теперь — удовольствие. Мы идем в “Восточный”. — Он упомянул об отсутствии мисс Райан и выразил “глубокое” сожаление, что она не смогла прийти. — Такую девушку, как Нэнси, хочется сводить именно в “Восточный”. Прекрасная еда. Музыка. Восточная атмосфера.
При том, какой тайной была обставлена наша встреча, мне показалось странным, что теперь мы едем в такое веселое и публичное место, о чем я ему и сказал. Он обиделся.
— Я ничего не боюсь, но я не полный кретин. “Астория” — горячая точка. Понимаете? Туда ходить не стоит. А так, почему бы нам с вами не повидаться? — спросил он сам себя. — Вы — певец, а меня интересует музыка.
Он полагал, что мы с мисс Райан поем в “Порги и Бесс”. Я исправил его ошибку, объяснив, что пишу, и это ему не понравилось. В тот момент он закуривал, и губы его, чуть вытянувшиеся, чтобы задуть спичку, затвердели.
— Корреспондент? — спросил он, оставив спичку гореть. Я сказал, что нет, не в том смысле, какой он имеет в виду. Он задул спичку.
— Не выношу корреспондентов, — сказал он предостерегающе, как бы предупреждая, чтобы я не вздумал ему лгать. — Шваль. А американцы, должен сказать, хуже всех. Шваль на швали.
Мне подумалось, что теперь он, может быть, видит ситуацию в менее безобидном свете, и я сказал, что если такси довезет меня куда-нибудь, откуда можно дойти до “Астории”, то мы дружески распрощаемся. Он истолковал это как протест против его отношения к американским репортерам.
— Извините, вы меня неправильно поняли. Я восхищаюсь американским народом.
Он объяснил, что годы, прожитые в Вашингтоне, были “незабываемо счастливыми.
— Русские, которые жили в Нью-Йорке, всегда свысока относились к русским, которые жили в Вашингтоне; они говорили: “Дорогой мой, Вашингтон — это так скучно, так провинциально!” — Он сам засмеялся, изобразив grande dame*. — Но мне там нравилось. Жара. Американское виски. Ужасно нравилась моя квартира. Откроешь окно, нальешь себе виски, — он как будто заново переживал все это, — сидишь в одном белье, пьешь виски и слушаешь радиолу на полную громкость. И знакомая есть. А то и две. Какая-нибудь да забежит.
“Восточный” — это ресторан при гостинице “Европейская”, за углом от Невского. Не представляю себе, почему Орлов утверждал, что там восточная атмосфера — разве что из-за нескольких иссохших пальм в кадках. Атмосфера если и была, то обескураживающая: грязноватых желто-коричневых стен и полупустых столиков. Орлов был явно не в своей тарелке, то и дело поправлял галстук и приглаживал волосы. Мы шли по пустому пространству для танцев, а четверо музыкантов, стоявших среди пальм и таких же иссохших, как они, выскребали вальс. По лестнице мы поднялись на балкон, где были неприметные кабинки.
— Вы наверняка думаете, что “Астория” шикарнее, — сказал он, когда нас усадили. — Но это для иностранцев и больших снобов. Здесь — для небольших снобов. Я очень небольшой сноб.
Он явно не мог себе позволить походов в “Восточный”, и это меня беспокоило. Правда, на нем было пальто с роскошным собольим воротником, шляпа из тюленьей кожи. Но костюм его был из плохого, тонкого материала, а накрахмаленная свежесть белой рубашки почему-то подчеркивала обтрепанные манжеты и воротник. Тем не менее он сделал роскошный заказ, и нам принесли четырехсотграммовый графин водки и громадную порцию икры, которая горкой высилась в серебряной мороженице, обложенная гренками и ломтиками лимона. Мельком вспомнив о миссис Гершвин, я принялся за мягкие, несоленые, жемчужно-серые бусинки, съел все до последней, и Орлов, изумившийся быстроте, с какой это было проделано, спросил, не хочу ли я еще. Я сказал, что больше не смогу, но, поняв, что я смогу, он отправил официанта за добавкой, а сам предложил тост за мисс Райан.
— За Нэнси, — произнес он, осушил стопку, затем, снова ее наполнив, — за Нэнси. Очень красивая девушка, — и, наливая третью, — за красавицу Нэнси. Красивая девушка. Красавица.
От быстрого заглатывания водки его бледное, почти красивое лицо раскраснелось. Он сообщил, что может не пьянея выпить “сколько угодно”, но постепенное затухание искорки разума в его красивых голубых глазах опровергало это хвастливое заявление. Ему захотелось выяснить, полагаю ли я, что мисс Райан к нему неравнодушна.
— Потому что, — объяснил он с чрезмерной доверительностью, — она очень красивая девушка и мне нравится.
Я сказал, что заметил, что он о ней очень высокого мнения.
— Но вы думаете, я идиот? Потому что мне под сорок и я уже пять лет женат? — Он положил руку на стол ладонью кверху и показал мне золотое обручальное кольцо. — Никогда не причиню вреда семье, — сказал он благоговейно. — У нас два мальчика и две девочки.
О жене он сказал, что она “не красавица, но мой лучший друг” и что помимо детей их связывают общие интересы, так что их брак — это “серьезно”. Известно, что в России люди свободных профессий редко вступают в брак с кем-то из другой сферы деятельности. Врачи женятся на врачах, адвокаты — на адвокатах. Орловы, как я понял, преподавали математику в одной и той же ленинградской школе. Главным их удовольствием были театр и музыка; они по очереди стояли за билетами на “Порги и Бесс”, но в результате им разрешили купить всего один билет.