Музыка дождя
Шрифт:
— Постель… — начала было она.
— Забудь про чертову постель.
— Но я могла бы…
— Ты и так сделала достаточно.
Глаза Хелен наполнились слезами.
— Я сделала достаточно? Я всего лишь пришла к тебе поговорить о моем отце, о том, почему он уволен. Это ты сделал. — Она махнула рукой в сторону кровати.
— Твой отец. Боже, ты сделала это все, чтобы Десмонд вернулся на свою жалкую работу. Ты станешь шлюхой, чтобы вернуть жалкое место в магазине своему отцу?
— Это не жалкое место. — Хелен покраснела от злости. — Он был там важным человеком, а теперь он
Фрэнк смотрел на нее и не верил.
— И он ходит. А я хотела пообедать с тобой, хотела рассказать тебе, как это все плохо, потому что вы с папой были друзьями, когда вы вместе учились в школе, вы вместе карабкались по горам, он мне рассказывал, а ты женат на дочке босса и все такое… И это все, что я хотела, я не шлюха, я ни с кем никогда не спала, и с тобой тоже не собиралась. Я же не знала, что ты влюбишься в меня и все это случится, а теперь ты говоришь, что это я все натворила. — И она разрыдалась.
Он обнял ее и прижал к себе.
— Боже правый, ты всего лишь ребенок, что же я натворил…
Она немного поплакала ему в рубашку. Он отстранил ее, в его глазах стояли слезы.
— Я никогда не смогу ничего исправить. Я не могу выразить словами, как мне жаль. Если бы я знал, я бы никогда…
Я был уверен, что ты… но это уже не имеет значения. Сейчас значение имеешь только ты.
Хелен подумала, всегда ли он любил ее или только сейчас. Люди порой влюбляются так легко.
— Нам придется забыть об этом, — сказала она, зная, что в таких ситуациях контроль должна взять в руки женщина. Мужчина не сможет противостоять соблазну и искушению. Для Хелен никакого искушения не было.
— Это произошло, это нельзя забыть, я сделаю все, чтобы тебе стало легче.
— Да, но мы не можем видеться, это было бы нечестно, — сказала она и посмотрела на портрет Ренаты.
— Конечно нет.
— И мы никому не расскажем, это останется между нами. — Она все еще думала, что это игра.
— Боже, ну конечно нет.
— А что с моим отцом? — она говорила без всякой вины, что может задеть чьи-то чувства.
Она видела, как лицо Фрэнка Квигли пронзила боль.
— Твой отец получит работу. Он сказал мне, что ему не нужна работа, что у него достаточно предложений, что он не ищет места. Его вернут в «Палаццо», но не сегодня, мне надо поговорить с Карло. Такие вещи надо делать аккуратно, на это потребуется какое-то время.
Хелен кивнула.
— А ты, Хелен? С тобой все будет хорошо? Ты сможешь меня простить?
— Конечно, мы просто не поняли друг друга. — Она отвечала с легкостью, словно хотела поскорее уйти.
— Да, именно так все и было. Хелен, послушай меня, пожалуйста. Я хочу сказать, что так будет не всегда. Будет приятно и… — Он пытался подобрать слова, чтобы объяснить ей, что занятия любовью не всегда будут такими ужасными, но с тем же успехом он мог бы говорить со стеной.
— Ты уверен, что я не могу ничего сделать с простынями? Я могла бы постирать их.
— Нет.
— Но что ты скажешь?
— Прошу тебя, Хелен.
— Можно я пойду, Фрэнк?
Казалось, он не мог решить.
— Я отвезу тебя.
Но по его лицу было видно, что он не понимал, куда ему везти ее.
— Все нормально, я доеду на автобусе, я знаю, где нахожусь. Я поеду домой и скажу, что плохо себя чувствую. В какой-то степени это правда. — Она рассмеялась. — Только послушай, Фрэнк, у меня нет денег на автобус, ты не мог бы…
Она не понимала, почему по щекам Фрэнка Квигли текли слезы, когда он протягивал ей монеты.
— Фрэнк, — сказала Хелен, смеясь, — я не ребенок. Мне на прошлой неделе исполнилось шестнадцать. Я взрослая. Я смогу добраться до дому на автобусе.
Она ушла, потому что не могла вынести выражения его лица.
Конечно, он должен был держаться подальше от их дома, а то вдруг не сможет контролировать себя. Так она говорила себе.
Она не помнила, чтобы после этого случая он приходил к ним домой на Розмери-Драйв. Он всегда находил причину: то у него была конференция, то он уезжал за границу, потому что они с Ренатой решили навестить ее родственников в Италии. Он всегда извинялся. Мама говорила, что он возгордился, но все же хорошо, что им не приходится ходить к нему и просить, чтобы он по старой дружбе вернул отца на работу. В конце концов, мистер Палаццо сам попросил его вернуться, сказав, что нельзя так разбрасываться ценными сотрудниками.
Хелен так и не поняла, знал ли папа, что помог ему Фрэнк. Говорить с папой было сложно, он оградил себя стеной. Последние месяцы в школе тянулись бесконечно. Ей казалось, что с того дня мир перевернулся. Она все время боялась, что ее неправильно поймут. Однажды, когда учитель пения попросил ее спуститься в кладовку и помочь ему принести ноты, она начала кричать. Мужчина даже не притронулся к ней, но у нее случился приступ клаустрофобии. Она решила, что он подумает, будто она намеревалась соблазнить его, сделает ей больно, а потом обвинит в случившемся ее. В итоге он ее действительно обвинил, сказав, что она неврастеничка и истеричка, что она создает проблемы и что, даже если в мире вообще не осталось бы женщин, он все равно пальцем до нее не дотронулся бы.
Директор школы согласился с ним и спросил Хелен, почему она начала кричать, если она сама признала, что он даже не пытался дотронуться до нее. Хелен сказала, что не знает, что, должно быть, она потеряла контроль над ситуацией, и если бы она не закричала, что-нибудь могло бы произойти, и потом было бы уже поздно.
— С тобой случалось что-нибудь подобное раньше? — спросил директор, который совсем не собирался сочувствовать Хелен. Хелен Дойл всегда была сложным подростком. Она постоянно создавала уйму проблем.
Хелен неуверенно сказала, что нет. Директор вздохнул:
— Могу уверить тебя, что это будет происходить с тобой и впредь. Дело в тебе. В твоей жизни еще будет много ситуаций. Но ты должна контролировать свои действия.
Это прозвучало как приговор. И через какое-то время Хелен решила стать монахиней.
И вот сейчас она была почти монахиней. Но сестра Бриджит постоянно говорила, что для нее монастырь — убежище, место, в котором можно спрятаться, а эти времена уже давно миновали.