Музыка Гебридов
Шрифт:
— Возможно, вся разница в том, что они так и не смирились.
Несмотря на то, что управляющий всё-таки был откровенен, смысл его слов так и остался для Амелии туманным. Краткий интерес к жизни местных работников угас, как угасало постепенно в её жизни и всё остальное.
Когда однажды, уронив несколько книг в большой гостиной, Амелия встала на колени, чтобы собрать их, она заметила, что в некоторых местах пол был совсем неровным, а поток ветра создавал сильный сквозняк между камнями. Тогда она не придала этому большое значение, всё-таки кухня не являлась единственным подвальным помещением в замке. Для неё это была просто огромная древняя развалина, которой местные придавали слишком большое значение.
***
В конце января дожди шли всё реже, но тучи не пропускали к земле ни единого лучика солнца. Вскоре должен был вернуться домой лорд Стерлинг, и домашние готовились встретить его с чистотой, уютом и вкусными блюдами. Амелия знала, что по утрам раньше всех пробуждался Клейтон: он выходил во двор, занимался животными или чистил стойла в конюшне. Поэтому тем утром она проснулась за час до рассвета.
Амелия недолго просидела на краю своей постели в тонкой ночной сорочке. Она послушала тишину, прерываемую только звонким щебетанием крапивника за окном, затем тщательно расчесала волосы, заплела небрежную косу и оделась в простое дорожное платье и домашние туфли из тонкой кожи. Выйдя в коридор, она с минуту раздумывала над тем, чтобы пойти в спальню Магдалены, находившуюся в другом крыле. В итоге она просто покачала головой и спустилась по парадной лестнице вниз.
Замок спал, и было очень тихо. Лишь оказавшись во дворе, Амелия заметила одну из собак, дремавшую у колодца. Почуяв её, псина лишь приоткрыла один глаз, повела ухом, издав короткий глухой рык, и ничего более. Из курятника доносилось тихое сопение, спал даже петух; по дороге из конюшни Амелия погладила свою кобылку по морде. Та же, признав хозяйку, фыркнула разок, обдав её руку тёплым дыханием.
Было достаточно холодно, чтобы замёрзнуть уже через несколько минут. Поверх шерстяного платья Амелия надела длинный плащ из плотной хлопковой ткани, но и он не слишком выручал в такую погоду. Амелия бездумно шла по объезженной телегами дороге, прочь от замка, на запад, а когда оказалась в болотистой местности, полностью промочила ноги. Через три часа она ощутила жуткую усталость, через пять пришли жажда и голод. Платье и плащ были безнадёжно испачканы, к тому же теперь она еле передвигала ноги. И всё же девушка упрямо шла вперёд, сойдя с дороги, которая оказалась последним признаком цивилизации здесь, в серой глуши, поросшей вереском. Мимо крохотных озёр и тонких спокойных ручейков, переступая через норы и спускаясь с очередного склона, Амелия потеряла вдруг всякую связь с миром, из которого выбралась. Но отчуждённая легкость в её душе имела несоизмеримую с её силами тяжесть.
В шуме ветра и треске сухих ветвей под ногами Амелия услышала зовущий голос сестры. Её слезящиеся глаза смотрели вперёд, но не видели ничего, кроме холмов и камней.
— Прости меня, Сара, прости… я… я подвела всех нас, — прошептала она в пустоту, едва не задохнувшись от порыва ветра. — Я обещала отцу, но всё было напрасно. Я не смогла… я умираю!
Несмотря на усталость и жгучую боль в ступнях, она шла дальше. Больше ей не попадались ни строения, ни стада с их пастухами. Будто бы вся жизнь на Гебридах растворилась в воздухе и исчезла. Стало так холодно, что девушка едва ощущала собственные пальцы, а когда у неё закружилась голова, она упала на колени, поцарапав ладони о мелкие камни, и взглянула вперёд.
— О, папа, зачем ты обязал меня? Неужели нельзя было закончить всё сразу? Мне нужно было сгореть в том замке, слышишь?! Я старалась, клянусь, я старалась жить, как ты велел! Но я просто хотела вернуться домой!
Дрожащая, с посиневшими губами и застывшими от холода пальцами, Амелия неожиданно услышала, как некто назвал её имя. Но голосом сестры или голосом отца, которому она так поклонялась и которого любила до сих пор, оказался шум бьющихся о скалы волн. Она даже не заметила, как пришла к краю высокой скалы, возвышающейся над северной частью Атлантического океана. Это была узкая полоска суши, протяжённостью всего в триста футов, о её скалистые берега бились пенные волны Атлантики.
Сложив дрожащие руки, Амелия с трудом поднялась и пошла вперёд. Её плащ раскрылся, и заметался теперь вокруг ног, словно серые крылья птицы. Бормоча возникшие в памяти строки, Амелия еле шевелила губами:
— И Солнце взошло над землёю, и Лот пришел в Сигор… И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию… Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом… Нет, папа, нет… я клянусь, что не стану оборачиваться! Никогда больше я не посмотрю назад… Вот увидишь, я смогу!
Трава вокруг была влажной от росы, как и камни под её ногами. Амелия едва не поскользнулась два раза, приближаясь к краю. А внизу бушевал океан, здесь же скалы росли из воды, похожие на башни, острые и кривые. Осторожно посмотрев вниз, Амелия медленно стянула с себя плащ, бросила его в сторону и тряхнула головой; её косу тут же распутал ветер.
— Я стала инфекцией, папа, — произносила она, наблюдая, как успокаиваются и бьют о скалу волны. — Я не такая как ты, и не умею сражаться. Если бы я могла отрезать часть своей прогнившей души и выбросить в океан… но я не могу. Я могу лишь стать самим воздухом… как и ты.
Сделав пару широких шагов назад, она зажмурилась, разбежалась и бросилась вниз. На мгновение её тело стало вдруг невесомым, как если бы поток ветра подхватил её и унёс прочь. Но у неё не было таких крыльев, и не было такого чуда, которое смогло бы спасти. Когда волны сомкнулись, и ледяные воды поглотили её, вихрем утащив ко дну, она уже ничего не ощутила.
И всё-таки даже с вершины той скалы Амелия не заметила огромный корабль, стоявший на якоре со спущенными парусами, а также крошечную лодку, качающуюся на волнах всего в полумиле от берега.
Глава 13
Большие старинные часы в каюте капитана пробили пять вечера, а погода окончательно испортилась: начался дождь, тучи заволокли небо, так что казалось, будто ночь наступает. Когда Мегера — его первая помощница и правая рука — без стука ввалилась в каюту, Диомар сидел за письменным столом, всматриваясь в карты и схемы на пожелтевших пергаментах. Не поднимая головы, капитан раздражённо попросил женщину выйти вон, ибо он был крайне занят.
— Но, капитан, наша девица очнулась!
Только тогда он посмотрел на неё и, отложив перо и чернила, поднялся. Затем ловкими движениями обернулся в плащ и надел на голову шлем.
— Я уж было думал, что она помрёт. Она что-нибудь сказала?
— Ну, не совсем, честно говоря…
— В каком смысле?
Вместе они шустро поднялись на палубу, где со стороны левого борта доносился шум и гам. Мегера коротко засмеялась, не постеснявшись капитана, и рассказала:
— Она проснулась несколько минут назад. Вернее, это господин Паук её разбудил. Вот скотина похотливая! Ваш приказ не приближаться к девчонке все прекрасно поняли, кроме него. Кажется, он сам решил разбудить её, за что и получил.