Музыкальная журналистика и музыкальная критика: учебное пособие
Шрифт:
Все приведенные теоретические постулаты легко проецируются на музыкально-журналистскую литературную деятельность. И знание основ риторики было бы полезным для пишущих музыкантов. Однако только этими знаниями профессиональная литературная работа музыкального критика-журналиста не ограничивается. Ее задачи сложнее, а возможности шире. Как сказано в том же труде по риторике, «философия, публицистика и другие виды так называемой изящной словесности, которые отличаются индивидуальным стилем, свободой композиции и авторской терминологией, часто с трудом поддаются описанию». К музыкально-критическим текстам это наблюдение относится в полной мере, поскольку это тексты не прозаические, а художественные. Художественная природа– их важная черта, но не единственная.
«Образ
Словесное обоснование оценочной позиции музыкального критика – акт рациональный. В нем эмоциональное восприятие произведения искусства переходит в осмысление, «гармония поверяется алгеброй». Выбор аргументов, процесс их изложения имеет своей конечной целью воздействие на читателя сложившимися умозаключениями. На первый план выдвигается логика.
Логика – наука о мышлении. Ее основателем считается Аристотель, который впервые определил ее законы, составившие позднее основы так называемой «формальной логики». Логику изучают юристы, философы, литераторы – специалисты разных интеллектуальных, гуманитарных направлений. Мыслительные процессы – одни из сложнейших в жизнедеятельности человека, и наука логики изучает и систематизирует их. «Всегда было принято считать, что знание логики обязательно для образованного человека, – читаем во вступлении современного учебного пособия „Логика“ 34. – Сейчас, в условиях коренного изменения характера человеческого труда, ценность такого знания возрастает. Свидетельство тому – растущее значение компьютерной грамотности, одной из теоретических основ которой является логика».
Такие логические операции, как утверждение, оценка, доказательство, опровержение и другие, играют важнейшую роль в профессиональной музыкально-критической деятельности. Поэтому в качестве важнейшего (с точки зрения развертывания музыкально-критических наблюдений) и обязательного фундамента следует считать следующее положение названного пособия: «Сфера конкретных интересов логики существенно менялась на протяжении ее истории, но основная цель всегда оставалась неизменной: исследование того, как из одних утверждений можно выводить другие»(курс, авт. – Т.К.). То есть еще одним обязательным литературным действием автора музыкально-критического текста является подача материала – продуманная последовательность рассуждений.
Суммируя сказанное, можно подойти к важнейшему выводу: процесс развертывания музыкально-критического текста предполагает двойную профессиональную задачу, каждый раз стоящую перед автором. С одной стороны, этот текст должен быть выразительным, экспрессивным, будучи отражением художественного образа, преломленного через призму индивидуального художественного восприятия критиком. С другой – текст должен убеждать логикой подачи предлагаемых умозаключений. На это направлено композиционное решение.
Композиция. Музыкальная журналистика имеет дело со сравнительно малыми литературными формами. Более того, такое ограничение, как правило, выставляется изначально, когда заказывается материал определенного объема (в знаках, страницах или хронометраже). Поэтому авторский поиск должен быть непременно направлен на то, как компактно выстроить в последовательности необходимые идеи. Результат такого поиска – логическая и художественная целостность публикации, ее комплексное воздействие на читателя.
Писатель-музыкант, изучавший средства музыкального развертывания во времени, может ставить перед собой драматургические задачи, сходные с композиторскими. Музыкально-журналистский текст можно выстраивать по законам художественной формы, в нем может быть своя оригинальная архитектоника. В отличие от научного материала, нередко композиционно регламентированного (типа: изложение идей – развитие идей – выводы), музыкально-журналистский текст может пребывать в «свободном полете». Автор каждый раз сам решает для себя задачу, как будут начинаться и соотноситься между собой абзацы – связно или монтаж-но, где и каким образом подать главную мысль, как выделить смысловую кульминацию, чем начать и чем закончить изложение и т. д., и т. п.
Попробуем проанализировать как целостную художественную форму полный текст рецензии В. Коломийцова «Шаляпин – Демон» 35, опубликованной в «Молве» 1/14 января 1906 г. На состоявшейся премьере оперы А. Рубинштейна критик испытал огромное художественное потрясение, и в тексте рецензии он стремится не только дать оценку происшедшему, но и воссоздать пережитое соприкосновение с шедевром. Однако объект осмысления немыслимо сложен – перед ним сверкает целый сгусток художественных вершин, достигнутых гением Лермонтова, Рубинштейна, Врубеля и, наконец, Шаляпина. А единственное средство, которым обладает автор – слово. И практически все возможные литературные средства, о которых ранее шла речь, критик устремляет на решение своей увлекательной профессиональной задачи:
Мрачные, дикие ущелья, дикие, громадные утесы, седые тучи и нависшая мгла… Пустыня застыла, прислушиваясь к далеким голосам небесных духов… Суровые, непроницаемые скалы как будто таят вековечную тайну – страшные, неподвижные, но все же точно живые скалы! Вглядитесь вон в эту – какою странною, жуткою тенью она подернута… Тень не шелохнется, она приросла к камню, она слилась с ним в одно причудливое целое. Но вы чувствуете, что она сейчас вздрогнет, зашевелится! Полно, скала ли это? Луч таинственного света падает на нее, и перед вами вырисовывается фантастический образ, величественная фигура, окутанная в темные, эфирные одежды… И вы различаете очертания дивного лица, какого не найти между смертными. Печать глубокого, бесконечного страдания лежит на этом бледном лице, обрамленном целым снопом черных волос, тяжелыми космами падающих на плечи. Взгляд огромных глаз, полный муки, устремлен в пространство… И вот уста, скованные великой гордыней и великим презрением, размыкаются и из них несется могучее, злобное проклятие всему миру… Перед вами – изгнанник небес, отверженный ангел, перед вами сам Демон!
Да, это был тот таинственный, непонятный, но обольстительно-прекрасный страдалец, которого породила гениальная фантазия нашего поэта, которым вдохновился наш великий музыкант, которого безумной игрой красок пытался изобразить на полотне Врубель, один из наших даровитейших художников.
Теперь наш гениальный артист-певец воплотил этот образ на сцене, создав нечто удивительное, недосягаемое, совершенное. Мечта приобрела осязательные формы, иллюзия стала действительностью! Сколько нечеловеческой злобы и адской ненависти звучало в голосе этого Демона, когда он оставался наедине с собой, лицом к лицу с «твореньем бога своего», или когда он гневно возражал лучезарному херувиму, посланнику неба! Но боже, как менялся этот голос, когда Демон, охваченный новым, давно забытым чувством, навевал Тамаре «сны золотые»! Сколько грусти, сколько нежной манящей страсти слышалось тогда в этих неземных звуках!
То не был ада дух ужасный, Порочный мученик, – о нет! Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет!..А эта сцена клятвы, готовой потрясти вселенную, это безнадежное отчаяние в конце! Да где это мы были вчера, неужели в опере?..
Шаляпин доставил вчера всем, бывшим в театре, высочайшее, исключительное художественное наслаждение. Это был один из тех редких, незабываемых спектаклей, после которых уходишь домой радостный, пораженный и восхищенный силой и величием истинного искусства: не находишь слов, чтобы выразить полноту впечатления, чтобы высказать горячую признательность артисту за этот животворящий дар, которым наделило его небо.