Музыкальная журналистика и музыкальная критика: учебное пособие
Шрифт:
2.3. Литературный штамп
Экспрессивный литературный стиль – источник художественности словесного творчества. Но он же порождает и главного антагониста художественности – литературный штамп.
По свидетельству Энциклопедического словаря, «штамп» или «клише» есть «стереотипное выражение, механически воспроизводимое в типичных речевых контекстах и ситуациях; шаблонная фраза, выражение» 40. Есть ряд сфер человеческой деятельности, связанных со словом, которые принципиально опираются на клишированные тексты: точные науки, медицина, право. Для них особенно важным является понятие «термин», которое предполагает точность и безусловность выражения. Распространенная фраза «договоримся о терминах» означает, что слова в процессе данного разговора будут иметь одно определенное значение, не допуская иных смыслов и разночтений.
К шаблонной
Однако литературный штамп– это принципиально иное. Сила речевого воздействия, как уже говорилось, во многом определяется неожиданностью появления тех или иных слов, фраз в данном контексте. В том числе и тогда, когда эти слова принадлежат другой области, для которой они – четкое понятие, может быть, даже термин, а в музыкальном контексте – образное выражение. Источником свежей лексики часто оказываются смежные искусства, хотя в принципе им может стать любая сфера человеческой деятельности. Но в процессе многократного употребления подобные слова из эффектного образа превращаются в термины (например, в музыке: колорирование, суммирование, дробление, сдвиг, драматургия, монтаж, фабулаи многое другое) или… в литературный штамп.
То есть речь идет об экспрессивной по происхождению (точнее – по замыслу автора) словесности, выразительность которой от частого употребления, тиражирования стерта. Результат такой стилистики производит совсем другой эффект: избитые эпитеты, набившие оскомину сравнения, ходульные метафоры и прочие приметы «типовой» выразительности и есть тот самый «язык готовых выражений», фразы которого, как говорил Алексей Толстой, «скользят по воображению, не затрагивая сложнейшей клавиатуры нашего мозга».
Музыковедческие штампы
Для музыковедческой литературной деятельности эта проблема очень важна. С одной стороны, для нее образная речь – непременный и обязательный компонент, поскольку из всех гуманитарных сфер слово о музыкетребует, пожалуй, наибольшей фантазии. С другой – недостаточно развитая индивидуальность, закрепощенное мышление, прочно вбитые в сознание и память типовые музыковедческие словесные стереотипы являются идеальной питательной средой, на которой расцветает штампованная литературная стилистика. Именно здесь, вероятно, кроется одна из причин нередкого отказа массовых изданий от журналистских услуг «чистых» музыковедов. Здесь же следует искать причины и новых закономерностей: талантливые музыкальные журналисты сегодня, как правило, целиком отдаются этой деятельности, не стремясь совмещать ее с академическими научно-педагогическими направлениями. А когда в дипломных или курсовых работах, исходя из направленности работы, появляется более свободный литературный стиль, нередко звучит упрек: «это журналистика, а не музыкальная наука!».
С позиции музыкальной журналистики один из источников музыковедческих штампов – наукообразие. Оно утяжеляет речь, делая ее чужеродной для широкого читателя, а главное, затемняет мысль. Не увлекаясь написанным и даже не всегда понимая, что же хочет сказать автор, читатель без сожалений расстанется с таким текстом.
Второй источник типовых образов – описательность «музлитературной» традиции. Например, на протяжении только первого абзаца одной музыковедческой статьи на тему новой музыки, предполагающую оценочные, то есть музыкально-критические подходы, встречаем целый каскад ходульных словосочетаний: «многоликое творчество», «огромные завоевания», «неуклонный подъем», «всюду расцвело самобытное песенное творчество», «заметные успехи» и, наконец, ключевое – метафорическое! – последнее предложение: «Сливаясь воедино, творчество […] композиторов образует многоголосную палитру, в которой каждый голос органично вливается в единое полифоническое целое и вместе с тем отчетливо слышен во всей неповторимой специфике». А далее в аналитическом эпизоде статьи возникает такая характеристика: «В умиротворенное, проникнутое светлой печалью звучание этой темы (у альтовой флейты на фоне выдержанных аккордов струнного квинтета) вторгается контрастный, сумрачный, словно окутанный туманной дымкой, серийно организованный эпизод» 41.
В приведенных отрывках налицо набор образныхсловосочетаний. Однако большинство из них – типовые «музлитературные» словесные краски. И нужное автору ощущение уникальности свершающихся культурных и звуковых событий при таком литературном преподнесении у читателя вряд ли возникнет. Виной тому все тот же литературный штамп…
Встречаются и композиционные штампы, цель которых благая: повернуть мысль в новое русло. Среди них – бесконечные хочется.«Теперь хочется сказать о…», «хочется пожелать…», «хочется поблагодарить…». Если хочется,то надо делать!Для этого литературный язык предоставляет безграничные возможности.
Идеологические штампы
Любой стиль высказывания диктуется двумя механизмами – чутьем и навыком. А навык вырабатывается в разных условиях – ив атмосфере поддержки индивидуальности, неповторимой, оригинальной мысли и формы суждения. И в атмосфере жестких предписаний или необходимости «соответствовать», «быть в струе». Типовое по мысли суждение невозможно высказать в свежей оригинальной форме – оно останется не узнанным,поскольку живет только в своем клишированном языковом стиле.
Широко представленный штампованный стиль, рожденный идеологической подоплекой, – еще одна из примет музыкальной критики и публицистики эпохи тоталитаризма. Среди множества клишированных словесных образов в музыкальной публицистике советского времени остановим свой взгляд на одном – на сегодняшний взгляд абсолютно фантасмагоричном. Такой гротескной гиперболой воспринимается распространенный в музыкально-критических текстах тех лет литературный штамп на базе армейского лексикона.Небольшая подборка из напечатанного за более чем полувековой период производит, как кажется, сильное впечатление (курс. авт. – Т.К.) 42:
1931 г. «Как отразилось социалистическое наступление на музыкальном фронте?»
1933 г. «…крайний недостаток пролетарских композиторских кадров на музыкальном фронтеестественно сказался очень болезненно на оперном его участке».
«Бытовая музыка – одна из боевых задачсоветского композитора».
«Музыкальный участокхудожественного фронта непривлек еще до сих пор такого горячего и пристального внимания советской общественности… Музыка сбрасывается со счетов классовой борьбыи как определенная форма идеологии, и как фактор классовой борьбы, одно из ее орудий».
1948 г. «Вооруженныеясными партийными указаниями, мы сумеем разгромитьдо конца всякие проявления антинародного формализма и декадентщины».
«Силы музыковедения должны быть мобилизованына боевуюпублицистическую деятельность».
1958 г. «Союз композиторов должен стать штабомтворческой дискуссии».
«Новое постановление партии является громадным оружиемв наших руках».
1967 г. «Нам необходимо тщательно изучить и показать широкому кругу любителей искусства ту благотворную, поистине оздоровляющую роль, которую играл революционный музыкальный фронтв условиях идейного бездорожья и духовного разброда значительной части буржуазной интеллигенции межвоенных лет».
1986 г. «Собрались, чтобы отчитаться… перед многомиллионной армиейпочитателей искусства, чтобы окинуть взором итоги прошедшего периода, а главное наметить новые рубежии пути к ним».
Подобная воинствующая лексика, обильно представленная в советской музыкальной публицистике как экспрессивное языковое средство, была призвана передать «боевитость» и «молодцеватость» (важные для армии понятия!) пребывающих в «строю» авторов. Ее шествие по страницам музыкальной периодики советского времени имеет под собой особую почву. Корни, разумеется, идут от официальных идеологических текстов, в которых прямо или завуалировано мерцал неугасимый дух «классовой борьбы» и сопутствовавшей ей атмосферы устрашения. Но также сказывается и вся военизированная атмосфера существования, когда даже творческий процесс преподносился как сражениес враждебнымискусством, а его участники были солдатами(некоторые, впрочем, генералами!) или врагаминепрекращающейся борьбы не на жизнь, а на смерть. Метастазы штампованной военизированной лексики, надо надеяться, ушли из искусствоведческой литературной стилистики навсегда.