Мвене-Ньяга и семеро пророков
Шрифт:
Так рассуждают большинство чадцев.
Я рассказал Пьеру о письме сына барменши. Пьер улыбнулся: «Я понимаю его. Настроение то же. Ведь как бы нам плохо ни было, мы все-таки растем… У нас есть завтра, в котором мы многое задумали сделать. А жить без завтра трудно».
Катангский крест
— Каждый несет свой крест, — сказал мужчина и подлил в стакан красного бужоле. Ему было лет пятьдесят. Волосы ежиком, впалые щеки, которые трудно брить из-за глубоких морщин. Гонкая цепочка на шее уходила под рубашку. Каждый вечер в гестхаузе (пансионе) «Отрако» он заказывал цыпленка либо блюдо из ящериц. Иногда просил хозяйку, дородную женщину-португалку в тонком, облегающем костюме, «поставить» музыку. Всегда одну и ту же — «Огненный! поцелуй».
— Каждый
Киншаса заняла одно из красивейших мест па берегу реки Конго. Раньше город назывался Леопольдвиль в честь короля Бельгии. На окраине города — статуя его основателя Стенли. История Киншасы любопытна, и мне понятен восторг профессора (он привел сюда группу студентов университета Лованиум), который, громко рассказывая об истории Конго, просит каждого обязательно воспользоваться биноклем: «Да, да… вы должны на это посмотреть… На эту шахматную доску…» Он подносит к очкам бинокль и оглядывает раскинувшийся перед ним, действительно похожий на «шахматную доску» город. «Королями» и «королевами» выглядят здания банков и горнодобывающих компаний. Эти стеклобетонные прямолинейные «бруски» окружены пальмами и скверами, обрамлены магистралями. Профессор восхищен. Повернувшись к каменной фигуре Стенли, он говорит, видимо, давно заготовленную фразу. Даже не говорит, а декламирует: «Сюда, в сердце Черной Африки, цивилизацию принесли не огнем и мечом, а шелком, сатином, заколками, украшениями, которые обменивали на бивни слона».
Профессор и зачарованные студенты, видимо, не задумываются над тем, что процент подлости одинаков у того, кто мечом покоряет чужую землю, и у того, кто обманом отбирает ее. За стеклянные бусы, к примеру. Процент одинаков! У того и у другого. Тот и другой были в Конго.
…Мы спускаемся в город. Несмотря на свои грома дины, он тихий, молчаливый, сдержанный. Может быть, оттого, что слишком многое видел и пережил.
За землю, где он стоит, спорили Бельгия и Франция. «Наша!» — утверждал Париж и подсовывал Брюсселю копию договора своего эмиссара Браззы с королем Макоко, отдавшего под французский флаг территорию левого и правого берега Конго, где жили его племена. Но бельгийский монарх упирался. Разведка добыла документ, который утверждал, что «Макоко не может претендовать на левобережные земли, что там он просто-напросто номинальный вождь, хотя и имеет какое-то духовное влияние. Но ведь больше ничего. Так что, позвольте…» Французы «позволили», и бельгийские конкуренты, не скрывая радости, опустили в свой карман «ключ» к Конго, получивший название Леопольдвиль.
… Мы идем по окраинам города. Вот огромный базар, здесь можно увидеть многое: и засушенные рыбы с выскочившими глазами, и вяленое мясо обезьян, и детские кроватки, и куски мыла. Между рядами ползет калека. Где-то рядом жарят мясо. Молодой парень продает огромную черепаху и приговаривает: «Мясо в суп, панцирь на гребешки. Мясо в суп, панцирь…» Смрад. Он кончается, когда нога ступает на асфальт улицы, ведущей к центру. Здесь совсем другой климат. Благодать и умиротворенность. Но вот взгляд падает на выщербленные стены — это следы перестрелок. Кое-где разбиты витрины. Все это память о днях, когда от этого самого базара, с городских окраин, с фабрик и верфи к европейскому центру двигались конголезцы. Их вела вековая ненависть к господам из Брюсселя. Часто она так туманила мозг, что люди подчиняли свои действия чувствам, а не разуму. И тогда летели камни… И тогда западные репортеры, повинуясь приказу свыше, подводили свои корреспонденции под рубрику «Разгул черного расизма». Конечно, в Африке есть люди, которые заражены предрассудками. Это реакция на европейский расизм. И все-таки их меньшинство.
Я встретил в Киншасе знакомого, который действительно побывал «под камнями». В один из бурных дней он ехал по центральной улице. Вдруг толпа перегородила дорогу, окружила автомашину. Камень полетел в боковое стекло и разбил его вдребезги. Кто-то уже бежал с факелом. Мой знакомый открыл дверцу. Вышел. Назвал свою страну, добавив: «Это социалистическая страна». Люди стали успокаиваться. Кто-то что-то говорил друг другу. Прошло минут десять. Факел догорел. От толпы отделился пожилой мужчина. Он сказал: «Вы, конечно, нас извините, вот вам двое сопровождающих. Теперь вас никто не тронет».
Такой бывает Киншаса. Но чаще доброй, чем злой.
…На улице 30-го июня есть магазин кустарных изделий. Там продаются бусы и браслеты из слоновой кости, бивни, тамтамы, картины, отчеканенные на меди. Среди всего этого пестрого и привлекательного товара есть черные кресты. Концы их чуть расширены, медь запеклась и кое-где вздулась небольшими бугорками. Это катангский крест. Давным-давно в Катанге существовало феодальное царство, и уже тогда люди плавили медь. Из нее и делали кресты, которые служили монетой.
Однажды я зашел в магазин со студентом университета Лованиум и услышал от него фразу: «Наша страна вот уже десятилетия несет свой крест… катангский».
Небольшая деревушка, лежавшая неподалеку от того места, где сейчас громоздится красивый современный город, дала название всей провинции — Катанга. Это был дикий, далекий и недоступный край.
Первые сведения о богатствах Катанги пришли в конце XVIII века. В 1798 году Франсиско де Ласерда, губернатор Мозамбика, услышал рассказ купца, который посетил Газембе, вождя одного из катангских племен. «У него есть медные и золотые шахты, — докладывал купец, — И он воюет с другим вождем, на чьей земле много желтой меди».
Несколько лет спустя еще два португальца попали в Катангу и увидели «на вершине гор камни, которые были зеленые от проступавшей меди… Из нее потом делали бруски».
В 1859 году известный исследователь Ливингстон сообщил, что около озера Ньяса он встретил караван из Катанги, который вез медь, слоновую кость и малахит. Жители Катанги были не только шахтерами, они делали прекрасные золотые браслеты, украшения. Слиток золота был послан в подарок султану Занзибара.
К новому Эльдорадо потянулись искатели сокровищ. Одним из них был и Сесиль Родс, мультимиллионер, премьер-министр колонии Кейптаун, основатель гигантской компании «Де Беерс». Родса не смущало то обстоятельство, что Бельгия уже «оформила» права на Катангу. Он говорил: «Кто первый придет, того первого и обслужат». Но первыми «обслужили» все-таки бельгийцев. Их привел сюда Стенли.
Генри Мортон Стенли родился в уэльском селе. Подростком его отправили в работный дом. Он убежал оттуда и нанялся на корабль, уходивший в Америку. Как пишут биографы, Стенли очутился на коне тогда, когда открыл в себе талант журналиста и начал писать для «Дейли Телеграф» и «Нью-Йорк Геральд». Владельцы газет обладали широким кругозором. Они согласились субсидировать африканскую экспедицию Стенли. Он пересек континент от Индийского океана до реки Конго. Девятьсот девяносто девять дней пробирался журналист сквозь джунгли, переплывал реки, кишащие крокодилами, огибал горы. Из трехсот занзибарцев, которые сопровождали его, выжило не больше сотни. Собрав множество самых разнообразных данных, Стенли пришел к выводу, что Конго может стать прекрасной добычей для любой европейской короны. Английская, правда, от его услуг отказалась, но работодатель все-таки нашелся быстро: им оказался бельгийский король.
Стенли начал «осваивать» земли. Прежде всего надо было соблюсти формальности: территориальные захваты чаще всего закреплялись «договорами дружбы» с вождями племен. В 1885 году в присутствии вождей, иностранных консулов, миссионеров и купцов полковник де Вонтон провозгласил создание «Свободного государства Конго» под верховной властью его величества Леопольда II, короля Бельгии.
Оставалась непокоренной только Катанга. Вождь Мсири не хотел, чтобы на его земле водрузили голубой флаг с золотой звездой — флаг «Свободного государства Конго». Не поддался он на посулы и подарки. И только после того, как лейтенант Бодсон, офицер бельгийского отряда, во время переговоров застрелил Мсири, Катанга вошла в состав «Свободного государства». Это было в 1891 году.