Мвене-Ньяга и семеро пророков
Шрифт:
— Расизм — это варварство, насилие над достоинством личности, снижение сознания до уровня пещерного человека, — говорит Текле. — Человека отличает то, что он чувствует ответственность за судьбы других. Расисту, так же как и фашисту, этого не дано.
Триста головорезов собирались в Африку. На Ассамблее люди думали над тем, как отрезать им путь, не допустить разбоя. Им и тем, кто, как германские промышленники, вскармливает фашизм, реваншизм, неоколониализм. В эту борьбу внес свой вклад и молодой художник из Абиссинии, внесли свой вклад и мастера из школы Пото-Пото.
…Когда председатель Ассамблеи ОАЕ оповестил о том, что заседание закончилось, мы спустились в холл парламента. Нас увидел Жоаким. Он обнял Текле и сказал:
— Я уезжаю
Они расцеловались.
Конго (Браззавиль) расположено рядом с Анголой. Когда выйдешь за пределы городской черты, снисходит благодать. Зеленые холмы Африки навевают думы о крае, лишенном волнений и переживаний. Но вот встреча с иностранным бизнесменом, художниками… Кто-то произносит имя «человека со шрамом»… И благодати как не бывало. Потому что ее нет. Потому что даже эта маленькая страна втянута в водоворот мировых событий, где противоборствуют силы прогресса и силы реакции.
В стране Белой горы
Меньше всего я был подготовлен к событию, которое мне пришлось увидеть в Найроби.
Вспоминая фотографии волков, рысей, медведей, гусей, сделанных нашим талантливым природолюбом корреспондентом «Комсомолки» Василием Песковым, хотелось отснять «царей», «князей» и «дворян» животного мира Восточной Африки. Мне неоднократно описывали, как разгуливает на воле «царь» зверей — лев, как оспаривает у него этот титул умный слон, а «князь» пернатых — страус свысока смотрит на выскочек бабуинов и прочих ниже его ростом и менее благородной осанки обитателей саванн.
Однако первые кадры пришлось потратить не на намеченные заранее объекты, а на… автомобили.
Сафари по саванне
Чувствовалось, что город охватила лихорадка. По улицам Найроби, попирая правила местной автоинспекции (а они здесь строгие до умопомрачения), проносились разукрашенные автомашины — участницы восточноафриканских автомобильных гонок — сафари. Около банка Барклай — напряженная толпа: нужно было предсказать, какая машина придет первой (за правильный прогноз — новенький форд, который стоял тут же). Соревнования захватили буквально все сферы жизни города. Казалось, отодвинулись в сторону все другие дела и заботы. Торговцы рисовали автомобили везде, где только можно. Владельцы заводов прохладительных напитков, потеряв чувство меры, утверждали, будто участники гонок все шесть дней будут питаться только кока-колой или фантой (сорта лимонада) и чуть ли не зальют ими свои радиаторы. Одним словом, уйти от такого события не представлялось никакой возможности.
И вот я у серого величественного здания ратуши. Молодая жена президента Джомо Кениаты и мэр города господин Рудиа с золотой цепью на груди готовятся дать старт шести десяткам ревущих «зверей». Кто победит? Вопрос этот мучил всех: и ловцов удачи у банка Барклай, и репортеров, и ребятишек, и стариков, и, естественно, водителей, а главное — владельцев фирм, чьи автомобили должны были пройти по красным дорогам трех стран — Кении, Танзании и Уганды. Вопрос этот мучил всех, кроме одного человека — звездочета господина Садруддина, живущего в Найроби. Ему не нужно было знать объем цилиндров автомашин, прочность рессор или мастерство водителей. Он ткнул в небо и сказал:
— Видите, как расположились планеты! Видите, какое место занял Сатурн! А солнце? Вот что, — звездочет окинул горделивым взором газетчиков, судей и полных мужчин в широких галстуках — представителей фирм, — победит Руби Рэндолл.
Когда Рэндолла еще до начала гонок ознакомили с их результатами и хотели вручить золотую медаль, он покраснел от удовольствия, но все же нашел в себе силы скромно отказаться и заметить:
— Ну что ж, по крайней мере я знаю кого-то, кто поддерживает меня.
Гонщик понимал, что ему придется иметь дело с сильными автомобильными
За секунду до старта
Начались торжественные проводы. Я смотрел на Рэндолла. Его машина въехала на стартовый постамент. Радиокомментатор сообщил физические и биографические данные водителя. Сразу десять тысяч человек узнали, что господин Рэндолл предпочитает бифштекс с кровью бифштексу прожаренному, что он женат, любит свою жену и детей, что свободное от гонок время отдыхает за пасьянсом. Комментатор кончил. Госпожа Кениата улыбнулась. Мэр поднял руку, его золотая цепь звякнула о микрофон, флаг опустился. Рэндолл нажал на газ, и «форд-кортина» съехала с постамента. Что ждет ее? Все понимали: гонки будут тяжелыми. Начинался сезон дождей. Вспомнили предсказания синоптиков: они обещали необычно сильные дожди. Здесь даже от маленького дождя дороги мгновенно превращаются в жидкое мыло, а если ливень?! За время гонок надо пройти весь маршрут в одной и той же машине серийного производства, и только после двухсот миль — обязательный отдых; в контрольных пунктах с машиной делать ничего нельзя, кроме как протереть стекла, стоп-сигналы и номера; разрешается взять запасную канистру с бензином, поставить дополнительные фары, захватить цепи для колес.
Решив узнать, сколько пунктов и подпунктов в правилах, я сбился со счета. Они, между прочим, требуют, чтобы водитель имел при себе аптечку, огнетушитель, запас еды и воды на 48 часов. Предосторожности эти, конечно, не напрасны.
Водители должны опасаться не только зверей (например, в 1953 году безобидная антилопа выпрыгнула перед машиной гонщика Ларсена, и он вернулся с огромным синяком под глазом), но и сильных ветров, несущих тучи пыли; пожаров, которые в саванне очень часты; ливней, застилающих ветровое стекло… Во время гонок 1957 года одна из автомашин попала в реку и двое водителей погибли.
Правда, на этот раз участники сафари были лучше оснащены. Двадцать телефонных установок и тридцать радиостанций держали под контролем всю трассу. В газетах я видел снимки парашютов, предназначавшихся для аварийных десантов и для того, чтобы в случае необходимости доставить потерпевшим еду и запасные части.
Корреспондентам не разрешили следовать за участниками соревнования. И это, пожалуй, правильно. Иначе гонки превратились бы в соревнование между журналистами и водителями-профессионалами. Могли пострадать «сафаристы»: ведь расспросы, вспышки фотоблицев отвлекают и нервируют. В свою очередь издатели газет и редакторы не получили бы интересных репортажей: у журналиста все-таки меньше опыта, чем у гонщика, а значит, больше возможностей переломать руки и ноги.
Таким образом, газетчики, радио- и телекомментаторы остались в Найроби. Они метались по городу, добывая сведения о гонщиках. Были, правда, счастливчики, которые за немалые деньги убедили кое-кого из шоферов взять передатчики, чтобы постоянно сообщать о ходе гонок. Те брали и аппараты и деньги, но часто вести передачи не могли: нужно было выигрывать сафари…
Интересного было много. Но, пожалуй, больше всего меня поразила власть денег в действии. Она, например, поставила бизнесменов в лучшее положение по сравнению с журналистами. Выстроившиеся на старте автомашины, казалось, прошли через красильные цеха, «художественные бани» и «косметические кабинеты» разных компаний, приложились своими боками к заготовленным клише и теперь пестрели отпечатками реклам и просьб, а скорее — приказов или ультиматумов: ««Обувайте» свои колеса покрышками «Гудьир», «Пользуйтесь бензином, Эссо», «Употребляйте помаду фирмы «Елена Рубинштейн»…