Мы дрались на бомбардировщиках. Три бестселлера одним томом
Шрифт:
Во время войны был такой метод «челночных операций», когда американцы бомбили Европу и садились у нас в Полтаве. В Полтаве заправлялись, подвешивали бомбы и летели на Италию. И один самолет был под Харьковом. Там два аэродрома – Рогань и Основы. На одном из этих аэродромов был самолет Б-17. Посылают туда командиром корабля капитана Орлова, известного полярного летчика. А вторым летчиком – меня. Нас посадили на аэродром Основы под Харьковом, чтобы перегнать самолет в Барановичи и Оршу. Это было в июле 1945 года. Мы уже в течение двух месяцев после окончания войны перегоняли самолеты. Никто нам не объяснил,
Мы начинаем смотреть, что это за самолет. Исследуем оборудование, начинаем включать тумблеры, слушать, что где загудело, что где заработало, как действуют рули управления, действуют ли они вообще, как убрать, выпустить шасси, как выпустить и убрать закрылки, какие скорости отрыва, скорость планирования, посадочная скорость. Там все в футах и милях. А мы один на один с этим самолетом. Слушали-слушали, смотрели, двигатели работают. Побегали, походили, порулили.
– Что, полетели?
– Полетели!
Перегнали самолет нормально. Все работало. Техники до этого все проверили. Дальше нам дают команду лететь в польский город Бромберг за другим самолетом Б-17. Опять тем же экипажем мы туда прилетели, а там борттехник Самофалов, старший лейтенант. Чем этот борттехник знаменит? По его вине Водопьянов разложил самолет Пе-8 в Казани. Самолет назывался «Татарстан». Самофалов на взлете раньше времени убрал шасси – еще на разбеге, самолет не оторвался, а он убрал шасси. И самолет грохнулся. Водопьянова отстранили от полетов, на этом его летная работа закончилась, а этого сослали в действующую армию.
Когда мы прилетели, самолет был сырой, многое в нем не работало, запчастей недоставало. Мы стали искать запчасти по другим аэродромам. Где-то в Германии на поле самолет стоял, мы туда поехали на автомобиле. Там нужно было воздушный радиатор вырубить. И я там, когда рубил зубилом, молотком палец вдоль разрубил себе. Потом обратно ночью ехали с этого аэродрома, а автомобиль был без тормозов и без фар. Плюс ко всему во время этих разъездов нас запросто могла укокошить армия Крайова.
Много было неисправностей. И мы долго жили в этом Бромберге, пока восстанавливали этот самолет. Жили в гостинице. Только командир корабля Орлов и этот Самофалов жили на частных квартирах. Дансинг был всю ночь. Ползала пьют пиво, а ползала танцуют. Девочки там свободно – за кружку пива. Самофалов тоже с одной девочкой связался… Потом на лечение триппера израсходовал все талоны на бензин.
Самолет был готов, взлетаем, а бензин почти по нулям. Мы садимся на аэродром Ополье.
– Ребята, как подзаправиться?
– Самолеты улетели, остался только батальон аэродромного обслуживания. Мы тоже сейчас уезжаем. Армия Крайова, если мы не уедем до ночи, нас может зарезать. Вы тоже улетайте!
А бензина нет. Что делать? Мы взлетаем с этого аэродрома. Летим до Варшавы и садимся на центральный аэродром. Садимся, и уже у нас на посадке один мотор выключился. Зарулили на стоянку. И там с бензином туго. Пошли искать, где переночевать. Пришли в один приличный дом, хозяин говорит:
– Я банкир и не могу вас всех разместить.
Короче говоря, мы победнее нашли какой-то домик,
А мы опять пришли на аэродром, спрашиваем:
– Как насчет бензина?
– Пожалуйста, покупайте за злотые.
Какие у нас злотые?! И главное, наш советский бензин, а покупать за злотые!
А в Минске-Мозавецком стоял корпус дальней авиации генерала Нестерцева. Мы договорились с летчиком на По-2, чтобы он довез нас до Минска-Мозавецкого. Полетели. Только мы взлетели с этого аэродрома, зачихал мотор, и мы опять сели. В баке была вода. Воду слили, подзаправили. Посмотрели, мотор работает, полетели в Минск-Мозавецкий. Прилетаем. Там белое здание штаба, а перед ним футбольное поле. Мы сели на это поле перед штабом. Я пошел в штаб искать командование. Захожу, а там генерал идет в пижаме и тапочках:
– Ты чего? Откуда?
Я рапортую:
– 45-я дивизия, летчик такой-то. У нас самолет «Летающая крепость» стоит без бензина. Мы его перегоняем.
– А, это вы из «ленивой дивизии»! – Нашу дивизию называли «ленивой», потому что мы летали редко на Пе-8. – Уходи, чтобы и духа твоего здесь не было.
Я опять сажусь на По-2, и мы с этим летчиком прилетели опять в Варшаву. Орлову говорю:
– Нет, не дают бензин. Прогнал меня генерал.
В это время пришел оркестр, стали вывешивать американские и польские флаги. Спрашиваем:
– Что происходит?
Нам объясняют:
– Прилетает генерал Эйзенхауэр, командующий американскими войсками в Европе.
А у нас на «Летающей крепости» американские знаки: синяя полоса и синяя звезда на белом фоне, на хвосте и на фюзеляже. И нам говорят:
– Убирайтесь немедленно. Сейчас он приедет, уже оркестр собрался.
– Дайте нам горючего литров 600–700, чтобы только долететь до ближайшего аэродрома.
У них выхода другого нет – надо же как-то от нас избавиться!
– Какой бензин?
– 3Б-74 или 4Б-78.
Заправили литров 600. Мы сразу выруливаем, и в это время садится самолет Эйзенхауэра, а мы тут же взлетаем. Полетели в Барановичи. Там дозаправились и долетели до Орши.
Таким образом наша дивизия вооружила два полка.
Чернолих Николай Владимирович
(Интервью Артем Драбкин)
Я сам украинец. Отец родился в Киевской губернии, местечко Городнище, а мать в Черниговской. По столыпинскому закону они в голодном 1911 году перебрались в Казахстан, в Кустанайскую область, и начали осваивать целину. Таких, как они, было немало – целое село построили и назвали Елизаветинское. Я родился 22 февраля 1925 года. Через какое-то время мы переехали в другое село – плохо земля родить стала. В начале 30-х отца хотели сделать председателем колхоза, но он отказался, поскольку был малограмотным. Старшие братья 17-го и 19-го годов рождения закончили начальную школу. Дальше продолжать учебу в деревне негде. Родители приняли решение податься в город. Вот мы в 30-м году и перебрались в Кустанай.