Мы другие
Шрифт:
— Кто это был? — спросил Андрей.
— Бывший зек, которому понравились дешевые сережки, и он напал на нее, когда она шла вечером домой. Он убил ее одним ударом ножа в спину, чтобы не кричала и ему проще было снимать с нее украшения. Он убил ее не из мести, не защищаясь, он просто убил ее, потому что так было удобнее для него... и все... — Голос Николая Николаевича задрожал, но он продолжил: — Это эгоистичное животное захотело что-то, и ему было не важно, каким путем это взять, потому что оно с детства думало только о себе. После этого случая эгоизм во взрослых людях для меня — самый страшный внутренний враг. Это вирус, который принесли Ханоты, хотя овладевает он не только ими. — В голосе
— Что с ним стало?
— Я не дал ему умереть своей смертью. Я нашел его в тюрьме, где он сидел по другому делу, помог выйти оттуда, а потом встретился с ним. Перед тем как его убить, я все рассказал ему, рассказал о своей боли, глядя в его черные безжизненные глаза. Знаешь, Андрей, что самое страшное было в них? В них ничего не было, кроме животного желания освободиться. Они были пустые, словно кто-то черной краской нарисовал две бусинки и заставил их бегать в разные стороны. Я убил его без сожаления, не получив никакого морального удовлетворения от мести. Я просто уничтожил бешеное животное, которое выбрало для себя такой путь, — закончил свой рассказ Николай Николаевич.
Затем они минут тридцать молчали, думая каждый о своем. На улице было темно. Несмотря на то, что половина бутылки была выпита, оба оставались трезвыми. Андрей наконец решил спросить про ситуацию в Вене:
— Как так получилось, что Владимир погиб и мы не выполнили задание?
— Предатели — это оружие, которое будет всегда. Кстати, предательство — это тоже особая форма проявления эгоизма, когда личные выгоды одного покупаются тысячекратной ценой других. Воспользовавшись этим же оружием, мы уничтожили тех, кто устроил на вас засаду, — ответил Николай Николаевич.
— Я видел одного из них, он был там, когда приехали полиция и пожарные. Я с ним виделся в Казани — это был сильный Хан их рода. Он тоже уничтожен? — спросил Андрей.
— Да, их всех по наводке накрыли в квартире в Вене в этот же день. Семь человек осталось там навсегда. Можешь не беспокоиться, — заверил его Николай Николаевич.
— Владимир спас мне жизнь, пересадив меня в другую машину, — с грустью в голосе проговорил Андрей.
— Я знаю. Он, наверное, что-то почувствовал и пошел на это сознательно. Он спас тебе жизнь и сохранил информацию, которой мы теперь обладаем. Мы знаем, что она выйдет наружу тогда, когда нужно будет нам.
— На остановке тоже был Владимир? Это он тогда меня спас? — спросил Андрей.
— Да, он выполнил до конца свой долг сына и брата...
— Что теперь делать... отец? — спросил Андрей, с трудом произнеся последнее слово.
При слове «отец» Николай Николаевич вздрогнул, подошел к Андрею, который стоял около парапета балкона, и положил руку ему на плечо:
— Жить... работать... служить роду... рожать детей... родить Ивида, который поведет наш род уже в другом мире, который стремительно меняется сейчас... Надо жить, Андрей... жить...
— Спасибо, отец... — сказал Андрей уже более уверенно и естественно.
ВЕНГРИЯ, БУДАПЕШТ
— Зачем вы привели это существо? Она не принадлежит ни к какому роду, — возмутился пожилой зеленоглазый мужчина, обращаясь к Дмитро.
— Она передаст информацию, которая может быть воспринята только из первых уст. Ты же знаешь, как мы общаемся с Ханотами, — ответил Дмитро.
Они вышли на балкон огромного старинного замка, расположенного в пригороде Будапешта, в то время как Мила находилась в одном из залов, больше напоминающих музей. Тремя часами ранее они приземлились в Будапештском аэропорту имени Ференца Листа, после чего сразу направились в сторону Румынии. За окном только рассвело, когда они подъехали к большим кованым воротам. Таинственность этому месту придавало то, что в течение последнего часа езды на машине они не встретили ни одной живой души, а когда проезжали через лес, стоял сильный туман. Замок можно было увидеть издалека, сквозь туман проглядывались темные очертания. На территории старинного поместья все было аккуратно подстрижено и убрано, только желтые осенние листья лежали вокруг, словно их специально оставили.
Войдя внутрь, Мила Иовович была впечатлена увиденным, начиная от современной техники и ремонта некоторых помещений и заканчивая средневековыми устройствами, которыми пользовались до сих пор. Седовласый хозяин замка встретил их совсем не радушно в этот ранний час и, оставив Милу в одной из комнат, удалился куда-то с Дмитро.
— Мы можем сами договориться с Абу. Зачем втягивать кого-то еще? — не успокаивался хозяин замка.
— Габор, мы оба знаем твои отношения с Абу, да и его хитрость тоже. Она вне системы, поэтому будет только лучше, если она погасит негатив, — ответил ему Дмитро.
Молчание сильнейшего из Милнов, Габора, означало его согласие. Дмитро вернулся к Миле и предложил пройти в столовую, где уже был сервирован стол.
— Не желаете ли отобедать со мной, дорогая Мила? — спросил Дмитро, жестом руки предлагая ей место на другом конце стола.
— В удовольствие это сделаю, — лукаво, немного с акцентом и неправильно ответила она, медленным шагом огибая длинный стол. Не отводя своего взора от Дмитро, Мила села на черный стул с огромной спинкой, выше ее головы. Дмитро сел напротив, улыбаясь и ничего не говоря просто смотрел на нее. Со стороны могло показаться, что молодая красивая женщина открыто флиртует с богатым джентльменом. Через некоторое время появился официант и, предложив вина перед едой, быстро удалился. Дмитро, сделав глоток красного вина, спросил у Милы:
— Почему ты нам помогаешь?
— Так надо, — просто ответила она.
— Я попрошу тебя убедить одного человека, чтобы он согласился на наше предложение, — издалека начал Дмитро.
— Я все знаю, не беспокойся, я тебе помогу, — ответила Мила.
— Я знал, что ты нашего рода, — начал говорить Дмитро, но она его прервала:
— Я — человек планеты Земля, не принадлежу никакому роду, ты же знаешь. Если я помогаю тебе, то не из-за симпатии к Милнам, а по своим собственным причинам. Признаюсь, род Ханотов даже ближе мне по духу. Несмотря на явные внешние минусы, — они самые честные, как к окружающим, так и к себе. Милны запутались в собственной лжи, Ивори слишком увлеклись собственной исключительностью, поэтому в этих сложных хитросплетениях Ханоты мне самые понятные. У них черное — всегда черное, а белое — всегда белое, — закончила Мила, продолжая также мило улыбаться.
— У нас тоже все понятно, уже на протяжении многих тысяч лет, — возразил Дмитро.
— Да, только сейчас все меняется, время меняется, вы меняетесь тоже. Раньше эпоха проходила за тысячу лет, потом за сто, потом за десять лет, сейчас за год. Завтра поменяется за день, — подытожила Мила.
— Да и не завтра, да и не для нас, — улыбнулся Дмитро.
— Для всех, Дмитро, для всех... — уверенно сказала Мила, сделав большой глоток вина.
— И что произойдет? — поинтересовался Дмитро