Мы еще поживем!
Шрифт:
"Может, не стоит бросаться с дерева? Нужно ли так рисковать, делать такую попытку расстаться с жизнью?" подумал Борис и понял, что прямо сейчас не сможет совершить свой задуманный роковой поступок. Лучше будет подождать и повеситься утром. Нет ни веревки, ни ремня? Тогда можно зарезаться или вскрыть себе вены. Нужен нож или, хотя бы, бритва. А можно будет броситься под поезд! Нужно отойти подальше от станции, чтобы никто не видел и не помешал. Спрятаться около железнодорожного полотна, дождаться подходящего поезда и расстаться с жизнью. Просто, надежно и легко. Как он сразу не додумался до этого?!
Но тут Борис почему-то представил себя искалеченным поездом. Его останки положат в
Ему вдруг стало страшно, очень страшно. Страх смерти проник в его душу и не хотел ее покидать. Только что смерть казалась ему избавлением, но сейчас он почувствовал, что не сможет убить себя, по крайней мере, в этом темном глухом лесу. Пока он не будет ничего предпринимать. Нужно обязательно дождаться рассвета и хорошо продумать, как лучше расстаться со своей никчемной жизнью.
Ощущая стук своего бешено бьющегося сердца, трясясь, толи от холода, толи от ужаса, он спустился с дерева и почувствовал облегчение.
Борис набрал сухой хвои и шишек, сделал из них себе небольшую лежанку. Он свернулся клубочком, подтянув ноги к животу, подложил под голову руки, накрылся курткой и попытался задремать. Но сон не шел. Его неотступно преследовали воспоминания о событиях прошедшего дня. Он вспоминал о своем унижении в школе, чувствовал страх и презрение к себе как к ничтожеству, не способному решить самого себя жизни. Волны отчаяния и жалости к себе то и дело захлестывали его, терзающее душу уныние не давало ему покоя. Временами Борису становилось так горько и нестерпимо жаль себя, что слезы буквально ручьем лились из глаз его, а внезапная, страшная боль пронзала его сердце. Он впадал изредка в полудремотное состояние, но быстро выходил из забытья и тяжелые переживания вновь терзали его душу. Казалось, эта страшная ночь никогда не кончится. Вдобавок ко всему он ужасно мерз. Шарфа у него не было, осенняя, совсем не теплая, куртка, служившая ему вместо одеяла, была влажной и не давала тепла. Он надел куртку на себя и наглухо застегнулся. Но теплее не стало. Холод и мрак окружали его. Было зябко, темно и неуютно. Тело пронзала дрожь, зуб на зуб не попадал.
Борис понял, что больше не сможет уснуть холод так и будет донимать его. Нужно было пройтись быстрым шагом, чтобы согреться и унять дрожь.
Жалея, что нет спичек и нельзя развести костер, чтобы согреться, Борис выбрался на освещенный луной луг. Он не знал, долго ли ждать рассвета, он потерял представление о времени и пространстве. Все тело его покрылось мурашками, хотелось есть, но мысли о смерти больше не лезли в голову. Холод и голод заглушали его душевные терзания.
Борис пошел по едва заметной при свете звезд тропинке, которая вскоре вывела его на узкую проселочную дорогу. Дорога начиналась в районе его поселка, шла мимо песчаного карьера и терялась где-то на подступах к деревне Ольгинка. Эту дорогу проложили еще в довоенное время, когда карьер использовался для добычи песка. После сильных лесных пожаров жарким летом 1978 года дорогу зачем-то перегородили цементными блоками, сделав невозможным въезд в лес на автомобилях.
Зимой дорогой никто не пользовался, она была засыпана снегом, да и сейчас, весной, здесь сложно было встретить человека. Только летом и ранней осенью дорога слегка оживала: ей пользовались грибники, да детишки ездили на велосипедах.
У Бориса велосипеда не было, он ходил иногда по этой дороге пешком на карьер купаться. Карьер был небольшой, но глубокий. Вода в нем была мутной и пахла гнилой листвою. Мальчишки приезжали купаться сюда и из поселка,
Выйдя на дорогу, Борис побежал по ней, чтобы согреться, но, достигнув карьера, не стал спускаться к воде, а повернул обратно. Он не подумал о том, что можно было бы покончить с собой, просто утопившись в карьере. Он сумел согреться, даже немножко вспотел и пошел к ручью, недалеко от его полянки. Летом в траве, возле этого ручья, он любил нежиться в солнечных лучах. А в жаркие дни, чтобы не идти на карьер, мог окунуться прямо здесь, в ручье, просто лечь и лежать, перегородив своим телом поток воды.
Борис решил подойти вплотную к воде, чтобы поздороваться с ручьем. Летом ручей был совсем мелким. Но сейчас он наполнился темной талой водой, которая несла прошлогодние листья и мелкие льдинками, и занимал почти все свое русло, едва не выходя из берегов. От воды несло холодом. Борис опустился к самой кромке воды на корточки и ласково, стукнул ладонью по поверхности водной глади. Столбик воды рассыпался легкими брызгами. Борис ощущал обжигающий холод и отдернул руку.
Темнота понемногу начала отступать. В эти предрассветные часы было особенно холодно. Легкий заморозок кое-где стал несмело покрывать слабым инеем мокрую траву. От ручья струился неплотный туман, стелившийся легкой пеленой по земле. Сырой лесной воздух делал влажной одежду.
Борис опять выбрался на проселочную дорогу и сделал небольшую пробежку. Пока он бегал, стали гаснуть звезды. Рассвет уже затмил собой яркую Венеру, которую Борис держал за ориентир, когда смотрел на звездное небо. Небо на востоке становилось все более розовым. Там, за лесом, лениво вставало солнце, наливаясь всеми своими красками. Лес постепенно освобождался от сумрака ночи. Утренний туман, поначалу скромно сосредоточенный у земли, обнаглев, стал подниматься вверх, обволакивая все вокруг влажным холодом. Медленно просыпающийся лес поглощал этот туман, нехотя впитывая холодную влагу. Утро окончательно победило ночную тьму. Солнечные лучи еще не успели проникнуть в лесные заросли, согреть деревья и остывшую за ночь землю, но первые птицы уже пробудились и стали вовсю заливаться довольным щебетанием, предвкушая радостный солнечный день.
Было ранее чистое и свежее весеннее утро. Рассветный ветерок лениво теребил верхушки деревьев, окропленных утренней росой. Природа радовалась наступлению нового дня. Но Борису вовсе не хотелось радоваться жизни и наслаждаться природой. Ему по-прежнему было холодно, в животе урчало: голодный желудок требовал пищи.
Он опять вышел на проселочную дорогу и в нерешительности призадумался. Можно было пойти к железной дороге, чтобы осуществить свой вчерашний план, но уж очень хотелось есть, мысли о еде заглушили мысли о самоубийстве. Борис не ел уже почти сутки, он решил идти назад, в поселок. В поисках съестного можно было бы пойти домой, но Борис дал себе слово не возвращаться больше в отчий дом и даже не рассматривал этот вариант. Он не представлял, куда конкретно он пойдет, просто двинулся к поселку в полусонном состоянии. Мысли не лезли в его уставшую голову, он ни о чем не мог рассуждать. Холод и голод гнали его.
Он мог бы свернуть с дороги на просеку и выйти в районе своего дома, но он пошел дальше. Дойдя почти до бетонных плит на входе в поселок, он свернул на тропинку, которая, извиваясь, вывела его на опушку леса. Здесь плотно друг к другу росли величественные сосны вперемешку с тоненькими березками. Ступая бесшумно по мягкой земле, Борис, словно хищник на охоте, пересек опушку, перебрался через небольшой овраг и вышел на лесную полянку на краю поселка. Отсюда хорошо просматривались близлежащая улица и прилегающие к ней дома.