Мы еще встретимся
Шрифт:
— Зачем вы плачете? — сказала ей Тоня. — Ей не будет скучно. Там ведь Юра.
Начиналась обманчивая ленинградская зима.
С утра квадрат двора белел выпавшим снегом. Днем столбик уличного градусника снова переваливал нолевую отметку. С крыш текло. Внизу густело бурое месиво. Погода упрямо не слушалась календаря.
В один из сырых, дышащих простудой дней Петр Васильевич впервые побывал на родительском собрании в школе. Случилось так, что собрание совпало со свободным днем в театре, и Аня отправила в школу мужа.
Ушел он туда чуть взволнованный, немного торжественный, а вернулся задумчивым и решительным.
— Тоня, — строго спросил Рябиков, когда все трое собрались за вечерним чаем, — почему ты мяукала на уроке?
Как всегда бывало в таких случаях, уши Тони вспыхнули, а голова опустилась вниз.
— Ну, объясни, зачем это ты?
— Это мальчишки, — выдавила из себя Тоня. — А мяукать они вовсе не умеют. Я им показала, как мяукают.
— На уроке?
— А они на уроке мяукали.
— Но ведь ты была еще дежурной!
Тоня заметила, что в ложке, которую она держала, кроме лампочки виден и кривой абажурчик.
— Тебя ведь за это оставили дежурить на другой день.
— Дежурной быть интересно. Я и повязку не отдавала.
— Кроме того, еще болтаешь на уроках.
— Это не я болтаю. Со мной все болтают.
— Ну, а ты не отвечай, — вставила Анна Андреевна.
— А не отвечать невежливо.
— Если ты станешь продолжать, тебя придется наказывать, — стараясь не выдать улыбки, сказал Рябиков.
Тоня очень быстро съела и выпила то, что требовалось, и встала из-за стола.
— Спокойной ночи, — ангельски кротко сказала она и, раздеваясь, с показной аккуратностью развесила на стуле свою одежду.
Вскоре молчаливо допивающие чай Рябиковы убедились, что Тоня спит.
— Их эта Анна Львовна сказала: «Девочка смышленая, живая. Даже чересчур, говорит, живая». А я думаю, Аня, ведь хорошо, если живая? Хуже, вдруг бы тихонькая… Как ты думаешь? — осторожно допытывался Петр Васильевич.
— И я так думаю, — согласилась Аня.
— «Соображает, говорит, ваша дочка хорошо».
Немного помолчав, Аня задумчиво сказала:
— Да, «ваша дочка»… А замечаешь, Петруша, меня мамой никак не назовет. Мамой Аней, и то как-то так — по научению.
— Ну, ну, погоди немного, — Петр Васильевич положил свою крепкую ладонь на Анину руку. — Еще сказала: «Бойкая она у вас. Общественница!»
И он улыбнулся, пытливо заглядывая в глаза жене.
Глава 20
БОЙКАЯ ОБЩЕСТВЕННИЦА
Анна Андреевна вернулась с дневного дежурства, и занялась домашними делами. Тоня гуляла во дворе.
Уже стало темнеть и зажгли свет, когда в комнату Рябиковых с лестницы раздался резкий и долгий звонок.
Аня вытерла руки и заспешила узнать, кто это так настойчиво нажимал кнопку. Отворив двери, она увидела незнакомую женщину. На ней было наскоро накинуто пальто. Из-под кое-как повязанной косынки выбивались волосы. Округлое, с мясистым подбородком, лицо женщины было разгорячено, глаза пылали ненавистью ко всякому, кто бы сейчас ни попался на ее пути. Рядом стояла бледная Тоня — женщина крепко держала ее за рукав. За ними громко всхлипывала и тянула покрасневшим носом худощавая беловолосая девчонка. По лестнице поднимался Толик Бобро. Он, видимо, поотстал от всех остальных.
— Это ваша такая? — излишне громко выкрикнула женщина, толкая Тоню навстречу Анне Андреевне.
— Да. Это наша дочь. Что случилось?
— До-очь! — передразнила растрепанная женщина. — Хулиганка она, а не дочь! Следили бы за вашей дочерью, если она такая у вас. Хуже уличной! Глядите! Ни за что-почто Леру мою избила… И что это за несчастье на нашу голову! Было у нас в доме все тихо, по-хорошему…
При этих словах беловолосая девчонка принялась всхлипывать и шмыгать носом еще громче.
— Вы входите, — Анна Андреевна посторонилась, чтобы пропустить женщину в квартиру. Но та, видно, не торопилась покидать площадку.
На шум приотворились двери напротив, и выглянула мать Толика. Увидев сына, она немедленно потребовала его домой и снова захлопнула двери.
— Некогда мне по чужим квартирам ходить! Своих у меня делов хватает! — продолжала кричать дурным голосом женщина, но все же протиснулась вместе с Тоней в коридор. За ними вошла и осталась стоять между двойных дверей ее Лера.
— Вон, глядите, нос до крови разбила и кашне новое ей порвала! — Женщина обернулась и показала надорванный край шарфика на шее дочери.
— Я ничего не рвала. Я только ей дала… — сказала Тоня.
В коридор уже вышла Мария Гавриловна. Высунув голову из дверей своей комнаты, за событиями наблюдал Кукс.
— Ты что это, Тоня? В чем дело? Скажи, что произошло? — растерянно спросила Анна Андреевна.
— Во, видали? «Я ей дала!..» — продолжала шуметь растрепанная. — Да я и предупреждать не стану. Еще раз будет распускать руки… Я за свое дитя такое дам! Полное право имею. Ни на что не погляжу.
— Объясни, в чем дело? За что ты била девочку? — не обращая внимания на крик женщины, старалась дознаться Анна Андреевна.
Тоня, не глядя ни на кого, молчала.
— Глядите, молчит, когда нашкодила, — женщина уже обращалась к Марии Гавриловне и Куксу. — Да надо не посмотреть, что она из особых, а прямо в милицию. Пусть штрафуют, раз теперь с родителями…
— Из каких особых? Что вы кричите? Никаких особых тут нет… — вдруг спокойно сказала Анна Андреевна.
Но скандалистка не обратила внимания на то, как это было произнесено. Она продолжала орать свое, приглашая других к сочувствию.