Мы еще встретимся
Шрифт:
После вручения аттестатов был концерт.
Нина играла «Времена года» Чайковского. Она прощалась со школой, в которой прошло ее детство, и, пожалуй, сегодня играла еще лучше, чем когда-либо.
В зале сидели отцы, матери, старшие братья. Они тоже когда-то учились в школе, некоторые в этой же, и Нина хотела своей игрой напомнить им о тех безвозвратно ушедших счастливых днях.
То и дело она украдкой поглядывала в глубину зала на светящуюся полоску дверей. Она ждала того, кого не видела уже год. Сегодня утром, по телефону, он обещал прийти и поздравить ее с окончанием школы.
По просьбе директора на выпускном вечере согласилась выступить и ее мать. С пришедшим вместе с ней актером она играла веселую комедийную сценку. В зале громко смеялись и дружно аплодировали.
Когда выступала Нелли Ивановна, Нина сидела в третьем ряду. Невольно она оборачивалась на дверь и боялась, что сейчас может произойти свидание, о котором не подозревают ни мать, ни отец.
Но встреча не состоялась. Латуниц не пришел.
После концерта были танцы. Стулья отодвинули к стенам. Возле эстрады, раскинув холщовые пюпитры, разместился духовой оркестр подшефной воинской части. Оркестр играл громкие марши, нежные вальсы, лихие мазурки. Трубные звуки и глухое уханье барабана рвались на улицу, и прохожие останавливались, поднимали головы и улыбались.
Ребриков не танцевал. Он вообще считал, что танцы — занятие пустое. Он гулял по коридорам, много курил, — больше для вида, чем по необходимости. Подтрунивал над Чернецовым, который ни на шаг не отходил от Майи Плят, над Рокотовым, который бродил по школьным коридорам, дожевывая бутерброды с ветчиной.
Проходя мимо буфета, Володька видел, что компания девушек обступила свою любимицу Марию Кондратьевну и та, в порыве старушечьей откровенности, шутливо предсказывала им будущее.
Девушки слушали взволнованно, с замиранием сердца.
— Ну а я? — спросила, порозовев, Нина.
— Вы? — ответила Мария Кондратьевна, внимательно на нее посмотрев сквозь очки. — О, у вас большое и интересное будущее, но придете вы к нему не сразу!
Еще более смутившись, Нина не знала, что ей ответить, а Ребриков саркастически улыбнулся, хотел по привычке съязвить, но раздумал и решил не ввязываться.
В перерыве между танцами работала «почта». Неожиданно Володька получил записку: «Ребриков, я желала бы с тобой учиться еще пять лет. X». Володька стал рассматривать почерк, но понять ничего не мог. Написано было печатными буквами. Ребриков решил, что это чья-то шутка. Но все же ему было приятно, и он спрятал записку в боковой карман.
Вскоре Володьку отыскал Лева Берман.
— Пойдем, — сказал Лева, — есть важное дело…
Он повел его наверх, на четвертый этаж. В коридоре уже горел кем-то зажженный свет. Возле кабинета физики стояла группа выпускников.
Когда Ребриков приблизился, Рокотов свистнул, все мгновенно разбежались, и в коридоре стало пусто. Напротив Володьки оказалась лишь одна растерявшаяся Нина Долинина.
В первый момент он подумал, что все это происходит по ее желанию. Он обрадовался и, мгновенно забыв раздоры, шагнул к Нине.
Но она вдруг рванулась вперед, хотела уйти, потом остановилась, повернулась к Володьке и резко, отчетливо сказала:
— Слушай, Ребриков, можно, чтобы я вообще тебя больше не видела?
Тогда Володька понял: она думала, что все это подстроил он сам. И впервые не нашелся, и только, приняв независимый вид, бросил:
— Можно, пожалуйста, это сколько угодно.
Вскоре друзья заметили, что Володька внезапно исчез с вечера.
Затем не стало и Нины. Она пожаловалась на головную боль, но на предложение Бермана проводить ее сказала:
— Не надо. Сама дойду.
Постепенно разошлись все.
На улице было уже совершенно светло. Гремели редкие запоздалые трамваи. Словно вымершие, глядели окнами в бледное небо громады домов. Притихший город спал.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Володька жил за шкафами.
Огромный резной буфет и два книжных шкафа отгораживали угол, где находилась его койка.
Уже много лет Володька мечтал жить в отдельной комнате. У брата была такая за стеной. Там стояло старое пианино и помятая низкая тахта. На полу валялась изрядно таки потертая медвежья шкура. Там была тишина, покой, возможность предаваться собственным мыслям, а здесь, за шкафами, каждое утро Володька слышал, как отец звенел ложечкой, мешая кофе в стакане, шелестел газетой и с удивительным упорством слушал при этом гимнастику по радио.
Вот и сегодня Володька проснулся от звуков шаркающих по полу шлепанцев Владимира Львовича и громкого сообщения диктора о том, что какая-то радиопостановка отменяется.
Быстро вскочив, Володька стал одеваться. Он вдруг подумал: «А ведь со школой покончено». Это было странно и непривычно. Когда проходил мимо кухни, Елена Андреевна, которая у плиты пекла лепешки, сообщила, что Берман звонил уже два раза.
Вытираясь, Володька услышал, как в столовой громко сказали: «В двенадцать часов слушайте правительственное сообщение…»
Он быстро повесил полотенце, причесался, отправился завтракать.
Когда вошел в столовую, в сборе была уже вся семья. Пришла из кухни Аннушка. Она держала в руках огромный кухонный нож и выжидающе смотрела на приемник.
Часы по радио отбивали последние удары. Владимир Львович снимал и снова надевал свои большие роговые очки. Все напряженно молчали.
«Граждане и гражданки Советского Союза… — послышался взволнованный голос. — Сегодня около пяти часов утра…»
Владимир Львович снял очки.
Володька видел, как побледнел Андрей, а Аннушка вдруг прислонилась спиной к стене, и глаза ее стали стеклянными.
— Опять, значит, война пришла… — сказала она.
Когда отзвучали последние слова правительственного сообщения, никто не двинулся с места. Было слышно, как забурлил в кухне чайник, но никто не пошел снять его с огня. Наконец Владимир Львович надел очки и сказал:
— Ну что же, этого следовало ожидать.
Он отправился к себе в комнату и принес оттуда карту Европы.