Мы еще встретимся
Шрифт:
Ольга Эрастовна высоко ставит свою технику, но справедливости ради нужно сказать, что механические нарезалки, электрические мельницы, самые совершенные выжималки и хитроумнейшие наборы разных черпалок красуются здесь в парадной неприкосновенности. Что касается приготовления еды, то Ольга Эрастовна обходится ножом со сточенным наискось лезвием и старенькой мельхиоровой ложкой.
Из дому она уходит раньше мужа. Вот уже сколько лет Ольга Эрастовна служит секретарем в научно-исследовательском институте полимеров и гордится своей работой.
— Когда придешь? — уже в дверях спрашивает она у мужа и неизменно слышит в ответ:
— Постараюсь пораньше.
Удовлетворенно кивнув, Ольга Эрастовна закрывает дверь, а Наливайко вооружается ножницами и начинает детальное изучение прессы.
Несколько позже, когда квартира пустеет, а в коридоре у телефона начинает топтаться кандидат Наливайко, Августа Яковлевна поднимается со своей, некогда цвета слоновой кости, деревянной кровати.
Комната Августы, как потихоньку называют ее в квартире, напоминает заднее помещение комиссионного магазина. Чего здесь только нет! Секретер времен Директории с рассохшимися ящиками и люстра синего хрусталя со свечами, в которых давно перегорели все лампочки; кресло, последнее, сохранившееся от гарнитура, который дважды в истории города становился дровами, и огромные, в облысевших плюшевых рамах, хромолитографии: пышнобедрая Леда с Лебедем и бледный скрипач, из-за спины которого выглядывает безносая с косой. Вещи не помещаются в комнате, некогда служившей кабинетом присяжного поверенного, они вылезли в кладовую, кухню, на чердак. Даже в передней с незапамятных времен стоит сложенная железная кровать, на которую Августа Яковлевна мечтает найти покупателя.
Всякий раз, натыкаясь сослепу на это нелепое спальное сооружение, Августа восклицает:
— Бог мой, до чего же мне надоело это чудовище! Помог бы мне кто-нибудь выдворить ее отсюда!
Однако в квартире все знают, что этому порыву не стоит придавать серьезного значения. И кровать третье десятилетие ржавеет в темном углу.
Но не думайте, что музей хлама прошедшей жизни — душа ответственной квартиросъемщицы. Нет, новенький динамик «Утро» уживается здесь рядом с позеленевшим от старости бронзовым сатиром. Белозубый Гагарин улыбается с календаря «Огонька», не смущаясь выцветшей под стеклом нагой натурщицы Дега. А под старым романом на французском языке лежат аккуратно перепечатанные и выправленные протоколы товарищеского суда, строгим и внимательным секретарем которого Августа Яковлевна стала с первых дней его существования.
Приготовление утреннего кофе на дне старинного кофейника не отнимает у Августы и десяти минут, но если все, что громоздится на огромных, будто вагонных, полках, сравнить с современной аппаратурой Ольги Эрастовны, можно наглядно убедиться — кухонная техника за прошедшие полвека ушла вперед не менее, чем автомобиль на воздушной подушке от «тележки Коньо». В одной медной кастрюле Августы вместились бы все блестящие сосуды и пластмассовые формочки Ольги Эрастовны. Полупудовая мясорубка и чугунные латки могли бы служить балластом для глубинного водолаза. Впрочем, все эти устрашающего вида сечки-алебарды и тяпки-кувалды напоминают реквизит снятой с репертуара сказки, сама же Августа Яковлевна пользуется услугами домовой кухни.
После кофе она читает доставленный утром номер вечерней газеты, из которого узнает вчерашние городские новости. Дойдя до последней страницы, Августа проглядывает объявления о разводе и, не найдя фамилий знакомых, удовлетворенно откладывает газету.
Если Августе Яковлевне звонят по телефону и зовут в гости, она бодро кричит в трубку:
— Спасибо, дорогая! Непременно приду. Только не ждите в ближайшие дни, у меня масса дел.
За долгую жизнь машинистки-переводчицы Августа Яковлевна не знала, что такое покой, и теперь, если дел не хватало, она их себе придумывала.
По своим хлопотам Августа Яковлевна отправляется в двенадцатом часу. Равнодушно проходит мимо каких бы там ни было очередей. Августа Яковлевна их презирает. Но есть очереди, которым она посвящает не один день, — очереди за билетами на концерты музыкальных знаменитостей. В них Августа Яковлевна устает и мерзнет, но стоически переносит трудности.
Однако предложи ей кто-нибудь билет на редкий концерт в Филармонию, она не испытала бы большой радости, потому что нелегкая задача доставать билеты и есть одно из дел, которыми живет теперь эта старая женщина.
Никто не знает, сколько ей лет. Сама Августа этой темы предпочитает не касаться, но все меньше и меньше на земле остается ее подруг и сверстниц.
Похорон Августа Яковлевна не любит, но по необходимости бывает на них, хотя никогда не остается на поминки. Вернувшись с кладбища, она без лишней удрученности делится с Ольгой Эрастовной:
— Знаете, сегодня проводила сестру моей старой подруги. Представьте, какая глупость! Умерла от воспаления легких! Я почему-то вспомнила: мы с ней ходили встречать Макса Линдера… Был такой знаменитый комик, вроде Чарли Чаплина… Нас, гимназисток, тогда чуть не задавили… Когда это было?.. Раньше, чем сюда приезжал Пуанкаре… Давно… Бог знает когда!..
И уходит к себе читать «Неделю», которую приобрела по пути домой.
Евгений Павлович Наливайко обыкновенно покидает квартиру несколько раньше Августы Яковлевны.
Заперев комнаты и потянув ручку двери — инструкция Ольги Эрастовны, — он поднимает с пола тяжеленный портфель-чемодан и бежит к выходу.
На площадке лестницы Наливайко порой встречается с выходящим из квартиры доцентом Бобро. Тогда оба ученых мужа, вежливо коснувшись схожих, как униформа, шляп, буркают нечто отдаленно напоминающее «здр-с-те» и наперегонки устремляются вниз.
У ворот Бобро обычно ожидает машина, и Наливайко стремится обойти доцента, чтобы выскочить на улицу первым и удалиться прочь, всем своим видом давая понять, что к научному положению Бобро относится с полным равнодушием.
Если же судьба сталкивает доцента на площадке лестницы с Августой Яковлевной, Бобро приподнимает шляпу, а старуха приветственно тянет:
— Здравствуйте, Виталий Юлич. Как поживаете? Как Тамара Борисовна? Как Толик? Слышала, делает успехи.
Большой неловкий доцент в тяжелых очках, с таким же, как у Наливайко, пудовым портфелем смущается и бормочет:
— Спасибо, спасибо… Все будто как-то так… И Тамара ничего, и Толик…
Задержанный Августой Яковлевной, он провожает ее до ворот, а на улице, кивнув на машину, спрашивает:
— Может быть, подвезу? Вас в какие края?
Но Августа энергично отказывается:
— Нет, нет, благодарю! Что вы, мне совсем рядом.
Бобро снова приподнимает шляпу и ныряет в машину. А Августа Яковлевна идет в сторону Литейного. Она не терпит ничьих снисходительных услуг. Близоруко щурясь, она узнает знакомых и, улыбаясь, кивает им. Иногда останавливается у расклеенных с утра газет, вынимает из сумочки очки и, не надевая их, как в лорнет, проглядывает новости. Но, вспомнив, что ее ждут дела, поспешно прячет очки и торопится к трамваю.