Мы еще встретимся
Шрифт:
Оба они понимали, что говорят совсем не о том, и оба старательно поддерживали эту беседу. Но все же необходимо было переходить к делу, и Рябиков, собравшись, проговорил:
— Я, извините, хотел спросить. Если вашу Тоню, с подругой конечно, пригласить на утренник. Пусть посмотрит… Детский балет у нас есть — «Тараканище».
Воспитательница задумалась. Пальцы с бесцветно наманикюренными ногтями сжали дужки очков.
— Видите ли… Как ваше имя-отчество?
— Петр Васильевич.
— Видите ли, Петр Васильевич. В практике у нас это не водится. Детей мы отпускаем только с близкими им людьми. Вы и сами, вероятно, понимаете.
Руки Рябикова усиленно полировали деревянных львов.
— Я понимаю, но вы можете обо мне узнать… Я тут работаю двенадцать лет…
— Да полноте, — легким движением руки остановила его Нина Анисимовна. — У меня нет никаких оснований… Вы, конечно, женаты?
— Больше десяти лет.
— И детей нет, — скорее сказала за него, чем спросила она.
— С женой хорошо живем, — почему-то заторопился сообщить Рябиков.
— Видите ли, — помолчав, продолжала воспитательница, — тут есть один серьезный момент. Наши дети чрезвычайно чутки к чьему-нибудь вниманию со стороны. Самое опасное — заронить им в душу смутную надежду, а потом оставить травму. Ну, а Антонова вообще ребенок очень восприимчивый.
— Да, да, конечно… Я понимаю.
Наступило неловкое молчание. Из коридора доносился топот и ребячьи крики.
— Она вам понравилась? — неожиданно спросила воспитательница.
— Смешная.
Директорша улыбнулась:
— Именно смешная. Озорная, конечно. А судьба ее не из легких. Мать ведь от нее отказалась чуть ли не сразу… Оставила ей только имя.
— Антонина?
— Нет. По-настоящему ее зовут Жульетта. Тоня — это по фамилии. Дети назвали так. Ну, а и мы привыкли. Как-то уж очень непросто: Жульетта.
— Да, Жульетта… откуда и взялось?
— Из кино, наверно, — Нина Анисимовна задумалась. — И вообще ребенок не простой. Хотя душа открытая.
— И мне так показалось, — кивнул Рябиков. — А что не простой, так ведь как всякий… Своих у меня не было, но чужих видел много.
Воспитательница скрестила дужки и решительным движением положила очки на стол.
— Ну вот что, — твердо произнесла она, глядя на Рябикова. — Я здесь давно работаю и догадываюсь, что пришли вы неспроста…
Бледно наманикюренные ногти застучали по стеклам очков. Рябиков ждал. И вдруг директорша сказала:
— Хорошо. Я отпущу ее с вами на утренник. И отпущу одну, хотя это и против наших правил. Но не все в жизни делается по правилам, — она как-то очень по-домашнему, облегченно вздохнула. — Когда кончается спектакль?
Петр Васильевич назвал время.
— Это хорошо, что так рано. Утром вы приходите за Тоней сюда. Я скажу ей, что, если она будет себя вести хорошо всю неделю, — пойдет на балет. А Тоня постарается, я знаю. Когда утренник кончится, кто-нибудь из наших подойдет к театру и встретит ее. И еще одно условие. Пожалуйста, ничего ей не обещайте. Решительно ничего.
— Хорошо, — сказал Рябиков и поднялся.
Они попрощались за руку, как старые знакомые.
— Долго же, — сказала ему толстая нянечка, когда он очутился внизу.
Она отложила журнал и стала подавать Петру Васильевичу пальто. Старуха настойчиво проявляла к нему внимание. Даже смахнула ладонью невидимую пыль с его кепки и одернула на нем пальто.
Словно он напряженно проработал день — с таким чувством Петр Васильевич покидал детский дом. Он отворил вторую дверь и вдохнул свежего воздуха. И тут же кто-то налетел на него с разбегу и уперся ему в живот. Петр Васильевич услышал смех, крики и увидел группу детдомовцев, возвращавшихся с прогулки. Уже подходя к дверям, они вздумали пуститься наперегонки, а Рябиков оказался на пути самой шустрой и столкнулся с нею в тот миг, когда она уже собиралась влететь в помещение. Девочка подняла голову, и Петр Васильевич увидел знакомые быстрые глаза и нос-кнопку. Озорница, видно, тоже сразу его узнала. Щеки ее вспыхнули малиновым румянцем. Оба растерялись.
— Здравствуй, Тоня! — сказал Петр Васильевич.
Дети столпились вокруг.
— Вы опять жаловаться на кого-нибудь приходили?
— Откуда взяла? — Петр Васильевич не ожидал этакой резкости. — Я и раньше на тебя не жаловался.
Девочка чуть помолчала.
— Правда. А тогда зачем из двери нашей выходите?
— А может быть, я ходил кого-нибудь в театр к нам пригласить.
— Вы артист?
— Нет, не совсем.
— А кто?
— Ну, работаю в театре…
— В театре артисты работают.
— Не только. И другие тоже. Когда придешь — увидишь, кем я работаю.
— А меня в театр не пустят.
— Может быть, и пустят.
— Когда?
— Не знаю. Как себя вести будешь.
Обойдя группу, молодая воспитательница отворила двери.
— Дети, не задерживайтесь, проходите! — настойчиво потребовала она.
Петру Васильевичу удалось отступить. Ребята пошли в дом. Тоня махнула рукой и заспешила за остальными:
— Пока. Позовите нас в театр!
Она еще кивнула и исчезла за дверьми.
Весело насвистывая, он поднимался по лестнице и отпирал дверь. Но, войдя в комнату, почувствовал себя как-то неловко. Будто провинившийся, уткнулся в газету, пряча взгляд от хлопотавшей у стола Ани. После обеда сел к окну, принялся разбирать похожий на папиросную коробку полупроводниковый приемник, который давно обещал отремонтировать одному из актеров.
Глава 4
НАЧАЛО РОМАНА
В воскресенье на утреннике ставили «Тараканище».
Этот балет прошел в театре уже не один десяток раз и был хорошо знаком Петру Васильевичу.
Каких только тут не было трюков — и танцевальных, и постановочных, и особенно световых. Петр Васильевич понимал, что «Тараканище» не мог не понравиться Тоне. Ведь всякий раз, когда шел спектакль, зал дрожал от шумного восторга и дружных детских хлопков.
В самом начале одиннадцатого он уже торопился на свидание. Рябиков волновался. Отчего-то казалось — он идет зря: вдруг в последний момент Нина Анисимовна не решится нарушить существующие правила. А может быть, маленькая озорница не захочет идти в театр одна. Может, она вовсе его и не ждет.