Мы из ЧК
Шрифт:
— А если среди нас есть… — начал было Никандр.
Бижевич не дал досказать ему, схватил за грудки и прижал к стене:
— Ты что?!
— А кто открыл Васильева? — хрипло спросил я, отрывая цепкие пальцы Бижевича от горла Фисюненко.
— Только не мои хлопцы! И — заткнись, мальчик! Пошли на операцию! — Бижевич вернулся в комнату.
Конечно, нам очень хотелось участвовать в изъятии агентов врага: сколько трудов положено, чтобы выследить! Но опасность расшифровки сдерживала наш порыв.
— Не пойдем на операцию! — твердо сказал
Спор разрешился совсем необычно. С шумом распахнулись двери, и в комнату ввалился матрос Коренев, толкая впереди себя обросшего рыжего человека с тяжелым баулом.
— Взял гада! — Коренев маузером толкнул задержанного в спину. Тот едва не упал и уронил на пол баул.
— Не виноват… менять ехал… детишки пухнут…
Бижевич весь подался вперед, словно гончая, напавшая на след дичи:
— Что в мешке?
— Примус, старый примус… два замка… подкова…
— А в карманах?
Трясущимися руками задержанный человек стал выворачивать карманы засаленного пиджака. И на стол выкатилась желтая монета.
— Царская пятерка! — Коренев стукнул маузером по столу.
Бижевич оглянул собравшихся победными глазами и взялся за бумагу.
— Фамилия?
— Олейник… Семен Олейник…
— За хранение золота — расстрел!
— Та якэ оцэ золото? Хиба ж цэ золото? Муки немае… Работы нема. Жинка и диты хвори… Завод стоит. Жить як же?..
— Хватит! Тебе еще и советская власть не хороша! Коренев, займитесь валютчиком!
Матрос увел Олейника в другое помещение.
— Был слесарем, а теперь — безработица. Ржавой рухлядью на Озерке в Екатеринославе торгует, — говорю я.
Меня поддерживает Павел Бочаров:
— Отпустить бы его, Юзеф Леопольдович..
— Раскисли, чекисты! Потом разберемся…
Было за полночь. Слышались редкие гудки паровозов.
— Проверьте, товарищи, оружие! — приказал Бижевич, вставляя запал в гранату-бутылку.
И тут донеслись выстрелы. Грохнул взрыв гранаты.
Бижевич обнажил маузер и лихорадочно стал вертеть ручку телефона.
— Алло! Станция! Дежурный? Что там за стрельба?..
Дежурный по станции Пологи сообщил, что на путях махновцы. Разбили склад и таскают на тачанки мешки с сахаром. А другая группа грабит вагоны с ситцем. Он успел вызвать бронепоезд из Сидельниково…
— Станция! Алло! — Бижевич тряс трубку. Телефон молчал, а выстрелы приближались.
— Гаси свет! Кореневу крикните, пусть уведет арестованного в подвал! — Бижевич смахнул бумаги в сейф, а мы заперли и забаррикадировали двери.
Махновцы уверенно выбирали кротчайший путь к нашему зданию: имели хорошего проводника! Выстрелы загремели под окнами. Со звоном разлетелось стекло. Бандиты ломились в дверь. Судя по шуму, ржанью лошадей, махновцев набралось с десяток. У дверей снаружи разорвалась граната, но каменные стены и запоры выстояли.
— Тащи соломы! — орали налетчики.
А еще минут через десять в щели потянуло дымом.
— Пидпаливай кругом! — неистовствовали махновцы.
— Спокойно,
Махновцы продырявили ставни. Юзеф Леопольдович высматривает в свете костра бандитов и стреляет по ним из маузера. За окнами — злобный вой и стоны.
Через ставни нападающие ухитряются протолкать к нам гранату. Она завертелась, подкатилась к ногам Бижевича. У меня перехватило дыхание. Павел Бочаров бросился к ней, поймал ручку и сквозь щель вышвырнул наружу. Взрыв разметал налетчиков. Я облегченно вздохнул, вытирая холодный пот с лица.
Как удар грома, голос Никандра Фисюненко:
— Патроны!
Пересчитали обоймы — два патрона на брата. Голыми руками возьмут!
— Давай гранаты Новицкого! — крикнул Бижевич.
И тут вдали прогремел орудийный залп: подходил бронепоезд.
— Ура! — завопил Бижевич, бросаясь к двери. Он распахнул ее, а я — гранату Новицкого в гущу бандитов. Бьются в смертельной агонии лошади. Кричат бандиты. Грохочут кованые колеса тачанок.
— Отрезай от поселка! — командует Юзеф Леопольдович.
Я очутился плечо в плечо с Бочаровым. Нам видны скачущие всадники. Вот они укрылись среди разрушенных паровозов.
— Давай, Паша! — в азарте зову я Бочарова, а сам перепрыгиваю через насыпь поворотного круга.
И тут мы нарываемся на спешившихся махновцев. Заметив, что нас только двое, те ринулись навстречу, надеясь захватить нас живьем.
— Тикаемо! — крикнул Павел.
Мы петляли меж холодных паровозов, путались в густом бурьяне. Махновцы не отставали. Пули свистели над нами. Топот многих ног — за спиной. Я испугался основательно. В какое-то мгновенье передумал черт-те что…
— Сюда! — позвал Бочаров. Он быстро карабкался по лесенке на верх паровоза. В тендере зиял открытый люк.
— Полезай! — Павел пропустил меня вперед, а сам с наганом в руке охранял подходы.
Я протискался в горло бака — там прежде хранилось нефтяное топливо. Павел — за мною.
Ноги разъезжаются на мазутных остатках. Мы забились в угол и затаились.
Махновцы затопали наверху. Кто-то со звоном прихлопнул крышку люка.
— Подыхайте, комиссары!
Стало трудно дышать. В глазах желтые круги с красными искрами. Поддерживаем друг друга, но терпенья нет. Кашель открылся.
— Помирать — так с пальбой! — Павел ударом кулака откинул крышку люка и, не целясь, выстрелил. Никто не ответил.
— Сюда, Гром!
Я еле-еле дотянулся до люка с живительным воздухом.
С большим трудом выкарабкались наружу, распластались на тендере.
Потом двое суток отлеживались мы с Павлом: отравились мазутным угаром. Бочаров ругал себя на чем свет стоит — он надумал залезть в тендер!..
А тем временем Бижевич, используя наши разведданные, очистил железнодорожный узел от вражеской агентуры. Так нам думалось, но стоило уйти бронепоезду, как налет повторился. Чоновцы в затяжном бою, потеряв много боевых друзей, растрепали махновцев.