Мы из Кронштадта. Том 1
Шрифт:
Все, пора. Теперь уже точно – пора.
Грузовики начинают трогаться с места, мы в установленном порядке шустро грузимся в свой БТР. Я все-таки зацепился коробкой с одноразовыми шприцами за броню, чуть не выронил. Все, загрузились, движок взрыкивает, поехали.
Вообще-то БТР-80 вмещает в себя по плану одиннадцать человек. Нас тут двенадцать, да с коробками. Правда, Демидов – тощий подросток. Зато наш новичок со странным прозвищем Енот занимает куда больше места, чем ему положено – нога у него после перелома бедренной кости еще не в порядке, потому он и сидит на заданиях сиднем в БТР, а ходит с костылями. Но как стрелок он хорош и напротив его амбразуры
Глава 6. Новые люди в команде
Приобретение как раз с того боя, когда зубы Ильяс потерял. Крепко мы тогда вляпались, чудом выжили. Нарвались в незнакомом месте на засаду, потом чуть в горящей квартире не поджарились. И этого парня с перебитой ногой полночи таскали с места на место – я думал, он не дотянет до больницы. Живучий оказался. А я его потом в больнице и не узнал: вот, говорят – ваш парень из Охотничьей команды. Я гляжу – худенький подросток лежит, незнакомый совсем. Нога на скелетном вытяжении и груз такой нехилый привешен – явно больше 10 килограммов, что многовато для подростка. Хорошо, не ляпнул чего, не подумав – научился уже язык удерживать при людях, а то раньше все себе наживал неприятностей.
Поздоровался, присмотрелся и понял: нет, не подросток – он уже мужик, молодой, но мужик, просто жилистый, худощавый очень – вот за подростка и сошел, конституция на первый-то взгляд обманчивая. Нос перебит не по одному разу, да и на короткостриженой голове шрамы тоже видны. Физиономия грустная, глаза такие глубоко карие. Выразительные и тоже очень печальные – девкам такие нравятся, вид лицу придают романтический.
Поспрашал я его о том о сем, как пациента, ушел в недоумении. Кто такой, почему не знаю?
Потом только до меня доперло – он из той непонятной разведгруппы армейской, которую их же начальство и списало, подставив очень серьезно. А заодно и нас с Ильясом, дураков лопоухих. Осталось от этой группы два человека – бывший капитан Ремер да вот еще этот Енот, а остальных мы потом съездили и похоронили, закопав скрюченные горелые трупы в мерзлую землю на забытом богом пустыре.
Ночью-то, да в стесненных обстоятельствах, я его закопченную грязную мордочку не запомнил совершенно, а он вон какой оказался. Мне тогда главное было его живым с рук долой сдать, сработали чисто скоропомощные рефлексы, а к охоткоманде я его причислил, чтобы только не заморачивали вопросами ни при доставке через Финский залив, ни в больнице. А он тоже затихарился, прикинулся шлангом.
Правда, это он такой смиренный, печальный и легкоранимый только с виду, как мне кажется. Во всяком случае, из больницы его выперли с некоторым скандалом – две медсестрички из-за него повздорили до драки. (Самое нелепое зрелище – женская драка, доложу я вам!) И когда наш майор представлял нам нового нашего сотоварища, мне не давало покоя, что очень он мне напоминает кого-то. Как только его сослуживец Ремер отрекомендовал его как человека с позывным «Енот» – картинка и сложилась. Ну, точно – именно енот!
Раньше у него позывной другой был, а тут, видно, на запасной вариант перешел. И метко же сказано. Енот тоже с виду грустный такой, печальный взгляд черных больших глаз, и сгоряча тянет его погладить, пожалеть – ан он за это легко может тяпнуть. Зубы у него острые, характер вредный, непоседливый, всюду ему интерес есть и лазает повсеместно. Опять же, легко приберет, что плохо лежит, а что хорошо лежит – легко переведет в категорию «плохолежащего», да еще дрессировке не подвержен совершенно, чего женщины в этой милой пушистой
А когда оказалось, что у него просто болезненная чистоплотность, и постирушку для него затеять – удовольствие, то тем более я убедился в точности прозвища-позывного.
Попутно выяснилось, что человек он – виды видавший и весьма удивил нас на первой же совместной вылазке вопросом о том, почему мы не предупреждаем друг друга о том, что патроны кончились, и надо перезарядиться. Мы как-то задумались. Вот он тогда и удивил нас простым предложением: в случае, когда патроны кончились, громко предупреждать окружающих каким-нибудь коротким и ясным в пальбе словом. Например – «пустой!». А как зарядил – словом «готов!»
Так на вооружение и приняли. Потом из разных деталей вылезла твердая уверенность, что повоевать ему довелось много. Во всяком случае, майор и к Ремеру, и к Еноту стал относиться с подчеркнутым уважением, чего поначалу не было. Какое там уважение к остаткам разбитой группы, которую так слили…
К слову, прижился он в команде получше Ремера. Тот все-таки простоват – толковый офицер, вояка вполне себе годный, но вот хитрить не умеет, прямой как рельса. Енот же иного склада: вывернуться может из неприятной ситуации, да при том еще и навьюченным всяким полезным из этой ситуации выйдет.
Пришитого очередью к стенке дома морфа ни забрать, ни толком снять на видео из амбразуры десантной не получается никак – сполз вниз и обмяк, а там травища вымахала по пояс. Никто газоны в брошенном умершем городе не косит, бурьян попер за милую душу, что доставляет хлопот в работе. Не видно – кто там в бурьяне притаился. Подъехать поближе мешают массивные древние скамейки и всякие железные качели-карусели с оградками.
Пешком идти – уже поднаперлось зомби с окрестностей. Сам по себе этот морф совершенно типовой и легко поддается классификации – средний, зооморфный, «прыгун», а потому для некробиологической лаборатории, с которой у нас очень теплые взаимоотношения, никакого интереса не представляет. Но для боевых групп каждый морф – это добавка к довольствию. Обычных зомби никто особо не считает, разве что есть такой странноватый подполковник при разведотделе Кронштадтской базы – вот он все время спрашивает у всех результаты именно по обычным зомби, но считать – кому охота.
Главное, расчистить площадку для мародерки, да чтоб грузчикам не мешали. А остальное – не важно, слишком в пятимиллионном раньше городе зомбаков много. А считая с собаками – тем более. Морфы – это да, учитываются, а простая нежить – на пучок десяток. Как самый слабый стрелок, но штатный видеооператор, лезу быстро из верхнего люка, снимаю полуголую тушу в траве и ныряю обратно.
Майор у нас в этом плане – педант. Опять же строго следит за отчетностью и требует максимальной точности. Его девиз: «Мы, как эти тупорылые скинхеды, должны снимать каждого, кого завалили. Им это было нужно, чтоб их уж точно посадили, а нам – для архива. Никто не знает, что потом будет интересно. И тут должно быть точно – вон, наши предки, когда ломали очередную немецкую самоходку, то со спокойной душой, не утруждаясь разбирательствами, записывали в счет под именем „Фердинанд“, а не „Насхорн“ или там „Хуммель“. А сейчас набежало есторегов – дескать, „Фердей“ было всего до сотни, значит, наши предки все наврали и никого не подбили. У нас должно быть как в аптеке: свалили „стенолаза“ – значит, „стенолаз“ и был, пришибли „прыгуна“ – значит, и был „прыгун“. И никак иначе!».