Мы из Тайной канцелярии
Шрифт:
Удача улыбнулась копиистам поздно вечером, когда те совсем было отчаялись. Обоим не хотелось представать перед грозными синими очами Хрущова с пустыми руками, хотя неведомый Федька Хрипунов страшил Ивана ничуть не меньше. Впрочем, был у Елисеева в колоде один козырь, о котором он никому, кроме родителей своих, не рассказывал.
Дюжина мужиков в сермяжных грязных кафтанах, суконных портах, шапках набекрень, укладывала булыжники возле свежепостроенного богатого особняка.
Наблюдал за работниками важный господин
Василий схватил Ивана за рукав, горячо прошептал на ухо:
— Вот он, Федька-то!
— Где? — заозирался Елисеев.
— Худющий такой, высокий… Видишь?
Взгляд Ивана ненадолго задержался на худом длинном человеке, ловко орудовавшем большой деревянной «бабой» в одиночку. Сразу стало ясно — силушка у него действительно имеется. Другие работники подымали инструмент вдвоём-втроём, а этот махал, будто пёрышком.
— Что будем делать?
— Сначала поговорим, а там посмотрим, — с напряжением в голосе ответил Турицын.
Длинный так увлёкся работой, что не замечал ничего вокруг. Договорившись с важным господином (это был помощник городского архитектора), чтобы тот подозвал к себе Хрипунова, копиисты спрятались за оградой, и вышли, когда Фёдор откликнулся на зов.
Узнав Турицына, беглец недобро насупил брови.
— Нашли таки…
— А ты как думал? — по праву старшего выступил Василий. — Чай, не иголку в стоге сена искать. Занятие привычное.
— И что со мной делать думаете? — ещё сильнее насупился длинный.
— К Хрущову доставим, а уж он и порешает.
— Давайте договоримся — вы меня не видели, я вас знать — не знаю. Разойдёмся, как в море-окияне корабли, — предложил Хрипунов.
— Не пойдёт. Нам без тебя возвращаться не след. Шёл бы ты, Фёдор, с нами, подобру-поздорову, а не то…
— Что? — Хрипунов угрожающе повёл мускулами, и голос Турицына сразу убавил в твёрдости.
— Не дури, Федя. Тебе же лучше будет.
Глаза Хрипунова налились злобой, он с силой оттолкнул от себя копииста:
— Брысь отсель!
Турицын, не устояв на ногах, повалился задом прямо в грязь. Помощник архитектора опасливо отскочил в сторону (а ну как подвернётся под горячую руку!). Рабочие, побросав кирки и лопаты, исподлобья наблюдали, не вмешиваясь.
Хрипунов развернулся и размашисто пошагал по улице, даже не оглянувшись. Турицын беспомощно поводил глазами по сторонам, убедился, что подмоги ждать неоткуда и, кряхтя, встал. Вид у него был как у побитой собаки.
Иван, которому надоело оставаться безучастным, решительно двинулся за Хрипуновым.
— Постой, Ваня! — крикнул Турицын. — Он же скаженный! Зашибёт — не заметит.
— Меня заметит, — весело отозвался Иван.
Он ускорил шаг и оказался перед Хрипуновым.
— Фёдор, побойся Бога!
— Уйди,
— Христом заклинаю, пошли с нами, Фёдор. Самому легче будет.
— Вот приставучий!
Могучий кулак Хрипунова поднялся в воздух, но Иван не дрогнул и упрямо стоял, разглядывая беглеца снизу вверх.
— Всё… Сам напросился! — Фёдор ударил.
Бил вполсилы, чтоб не лишить упрямца жизни. Было видно, что тот — недоросль, в сущности, дитё неразумное. Но уж коли родители не научили, пусть жизнь поучит, пусть даже в лице Хрипунова.
И тут дитё его удивило. Упрямый копиист чуть вильнул в сторону. Буквально всего ничего, но этого хватило, чтобы он уклонился от удара.
Кулак просвистел в опасной близости от Ивана, но всё равно — мимо.
— Блоха! — восхитился Хрипунов. — Вёрткий!
Он снова ударил. На этот раз в полную силу, старательно метя в лицо. Однако копиист снова увернулся.
— Устанешь, дядечка, — засмеялся Иван.
Хрипунов разозлился не на шутку, как не злился давно. Дважды он бил, и всё впустую. Фёдор же привык всё делать с одного раза. В битвах стенка на стенку он играл роль тарана, проламывающего оборону другой стороны. Какого бы бойца против него не ставили, Хрипунов всегда лишал того чувств, действуя нагло, нахрапом, без особой жалости. А тут какой-то мелкий, хоть и прыткий. Настоящая блоха… И эта блоха до сих пор на ногах, скачет, издевается. Поймать её и раздавить!
Лицо Хрипунова приобрело багрово-свекольный вид. Давненько над ним не насмехались. Прежде те, кто пробовал поступить с ним столь опрометчиво, быстро теряли добрую половину зубов. Порой кулак Фёдора ещё и крушил рёбра, если обидчики урока не понимали и вели себя неподобающим образом.
— Погодь, малый, — ласково попросил он.
У других от такой «ласки» кровь стыла в жилах.
Вертлявый молодчик был не из пугливых.
— Да ты передохни, дядечка, а я так уж и быть, постою, — снова нагло повёл себя копиист.
И откуда в столь тщедушном теле такой дух! Хрипунов слегка зауважал юного наглеца. Не повезло парнишке со сложением, иначе был бы достойным поединщиком, с которым схватиться не зазорно.
— Может, лавку принесть? А то совсем запыхамшись стоите. Что скажете, дядечка, сбегать?
— Ах, мелюзга проклятущая! Погоди…
Хрипунов, будучи матёрым бойцом, пошёл на хитрость — сделал вид, будто бьёт правой рукой, противник повёлся на «финт», дёрнулся, теряя из виду дальнейшие действия беглого канцеляриста. Торжествующий Фёдор, думая, что всё, что поймал неопытного юнца, врезал левой рукой, рассчитывая приложить, как следует — по темечку. Дюжим, не в пример этому наглецу, мужикам подобного удара хватало, чтобы с копыт долой.