Мы из Тайной канцелярии

Дашко Дмитрий

— Что же вы не входите? — спросила Екатерина Андреевна.

— Не открывают, — признался юноша. — Уж я стучал-стучал, колотил-колотил. Никакого ответа. Не ломать же мне дверь!

— Дверь ломать не надо, — кивнула барышня. — Дозвольте мне.

Она подошла к дому, заглянула в закрытое занавесью окошко, и тонко… нет, не сказала — пропела:

— Анна Петровна, голубушка! Откройте, пожалуйста. Это я.

И почти сразу дверь отворилась. На пороге появилась пожилая женщина с заплаканным, но очень добрым, простодушным лицом.

Екатерина

Андреевна нежно обняла старушку, заговорила, утешая. Вместе они вошли в дом, выглядевший пустым. Ни единого человека прислуги, кроме зарёванной дворовой девки, в полной мере разделявшей горе хозяйки.

— Бяда, ой бяда-то какая! — сокрушённо качала головой девка.

— Не говори! — вторила ей Алунтьева. — Не знаю, за какие грехи такое наказание! Жаль Митридатушку. Уж такой ласковый был, такой добрый. На колени бывалоча прыгнет, колечком свернётся. Ты ему за ушком почешешь, а он довольный лежит, песенки поёт. А уж как рыбку любил! Я ить ему особливо рыбку варила, с солью. От несолёной токмо мордочку воротил. Курочкой тоже не брезговал. Крылышком похрустит, поиграется, клубочек по полу покатает. Чистое золото, а не кот. Второго такого вовек не сыскать.

Иван удивлялся. Надо же, сколько слёз из-за какого-то котейки. Потом понял, что для старушки пропавший Митридат всё равно, что семья — своих детей у женщины отродясь не было. Не послал ей Господь чада собственного. Нерастраченную любовь она всецело перенесла на пушистое существо, нагло сим пользовавшееся.

Девка убежала. Хозяйка повела Екатерину Андреевну и Елисеева в парадную комнату, где усадила на мягкие диваны.

Внезапно в пожилой женщине проснулся интерес:

— Что за молодой человек пожаловал с тобой, Катенька? — спросила она. — Не жених ли?

Ивана бросило в жар. Ему вдруг захотелось, чтобы дочь Ушакова ответила на вопрос утвердительно, хотя умом он прекрасно понимал — чего не будет, того не будет.

Екатерина Андреевна, потупив глазки, пояснила:

— Что вы, Анна Петровна! Рановато мне об женихах ещё думать. Сей вьюноша прислан батюшкой из Тайной канцелярии Митридата вашего разыскивать. Зовут его Иваном Елисеевым.

— Прости, Катенька, дурость мою бабскую! Не гневайся на старуху. Да и ты, Иванушка, прости: не то я болтаю, — повинилась Алунтьева.

— Не переживайте, Анна Петровна. Мы на вас не в обиде. Правда, Иван? — Девушка улыбнулась и лукаво посмотрела на Елисеева.

Тот чувствовал себя скованно, не знал, куда деть руки и ноги, потому отделался кивком.

— Видите, Анна Петровна: всё хорошо, — проговорила барышня. — Не переживайте за ради всяких пустяков. От этого токмо вред здоровью происходит.

Старушка успокоилась.

Зря Ушаков Алунтьеву ведьмой называл, решил про себя он. Анна Петровна скорее походила на бабушку: ласковую, уютную, кроткую, с которой так хорошо и покойно. У Ивана была как раз такая.

У неё он искал утешения

в своих детских печалях и горестях. Она лечила его разбитые коленки, вытаскивала из пальцев занозы, доставала соринки, случайно залетевшие в глаз. И она же врачевала его душу, уставшую от чужих насмешек, когда Ивана дразнили за малый рост и сухость сложения. Именно бабушка помогла ему найти человека, который научил низенького сухонького мальчишку умению постоять за себя. Жаль, что учёба длилась недолго. Человек тот на одном месте не задерживался, ветер странствий постоянно подгонял его в спину. Но и тех уроков Ивану хватило, чтобы деревенские ребятишки бросили его задирать.

Мал да удал, говорили про паренька в округе. Вот и в Петербурге пригодились его умения. Правда, учитель наказывал драк избегать и не учинять их первым ни при каких обстоятельствах.

— Полагайся на ум. Махать кулаками — вещь нехитрая, — говорил он. — Мордобою я тебя научу, а вот думать никто не научит. Токмо жизнь.

Алунтьева позвала дворовую девку и велела приготовить гостям кофию. Пока готовились напиток и скромное угощение, Иван вспомнил, зачем собственно прислан. Хочешь не хочешь, надобно приступать к поискам, однако не с пустого же места их зачинать. Предстояло кое-что выяснить.

— Как давно пропал ваш котик, сударыня?

— Три дня, как не видели золотце моё ненаглядное! Три дня по ему горюю.

— А раньше с ним такое уже приключалось, али в первый раз запропал?

Старушка отрицательно мотнула головой.

— Не было такого раньше, господин хороший.

— Может, загулял котик? Натешится и придёт, — предположил Иван, хорошо знавший повадки котов. Их домашний любимец мог пропадать неделями. Потом возвращался худой, усталый, голодный, однако до-о-овольный.

— Митридат — домашний котик. С кошками не гулял.

— У него операция была хирургическая. Ещё в детстве лишили тестикул, и через то Митридат больше никакого весеннего беспокойства не ведал, — проявив неожиданную осведомлённость в щекотливых врачебных вопросах, пояснила Екатерина Андреевна.

Алунтьева кивком подтвердила её слова.

— Выхолостили мы Митридатушку. С той поры возле дома всегда лежал, на солнышке грелся. Далеко не убегал, а ежели отлучится по кошачьим надобностям — выйдешь на крыльцо, позовёшь «кис-кис», он и бежит, хвост трубой.

— В тот день он тоже на улице был?

— На улице, голубчик, на улице. Сидел, на птичек заглядывался. Я на минутку в дом зашла. Воротилась, а его и следа нет. Словно вода испарился. И какому же Ироду окаянному он приглянулся! — снова запричитала Алунтьева, и Екатерина Андреевна опять принялась обнимать, успокаивать женщину.

— Ясно, — протянул молодой человек. — Анна Петровна, какого окраса Митридат?

— Чёрный как сажа, ни единого белого волоска. Большущий, чижолый, я на руки яво едва поднимала. Пузо, боялась, надорву.