Мы из Тайной канцелярии
Шрифт:
Отсчитав положенные десять ударов, кат убрал плётку в ушат. К распятому на лавке Хрипунову подсел маленький сухонький старичок — лекарь Мартин Линдвурм. Он протёр спину мокрой тряпицей и накрыл холстиной.
— Ему отшен нужен покой. Фюнф… пять минутен. Пошалуй, шуть-шуть больше, — на ломаном русском произнёс лекарь.
Канцеляристы вышли из комнаты. Остались только Елисеев и Турицын.
Иван склонился над неподвижно лежавшим Федькой. Тот даже стонать перестал.
— Что, тяжко было?
Тот поднял голову, задорно посмотрел на Елисеева.
— Терпимо, вьюноша,
— А Хрущов не догадался, что вы с катом сговорились?
— Может, и догадался, но как докажешь?
Хрипунов неожиданно легко приподнялся, сел на лавке, укутавшись в холстину.
— Выпить бы сейчас, — мечтательно произнёс он.
— Валяй, пей, — кивнул Турицын. — Хрущёв тебе ещё десяток плетей пропишет.
— Токмо оно и держит, — согласился наказанный. — Но пить всё равно хотца. Сегодня после службы веду вас в кабак. С меня причитается.
— Ещё как причитается. У тебя деньги-то хоть есть? — спросил Василий.
— Найду, — пообещал тот и встал на ноги, хрустнув суставами.
Слово сдержал. Вечером они отправились в давно облюбованный кабак. Пошли вчетвером — Хрипунов не мог не пригласить палача, по чьей милости не валялся нынче больным, а ходил на своих двоих да припрыгивал.
Пока добирались, всё больше молчали каждый о своем. Не будь с ними Максимки Окунева, Иван обязательно поспрашивал бы канцеляристов про житьё-бытьё, о том, чего нужно бояться, а чего не стоит. Не зазорно опыт чужой перенимать.
Присутствие ката его стесняло. Человек он вроде порядочный (взял да помог Хрипунову, причём забесплатно), но всё ж незнакомый.
Сели за один стол, заказали выпить, и закусить. Брали что попроще да подешевле. Денег с собой у Хрипунова было самую малость.
Иван сразу сказал, что хмельного в рот не возьмёт, с детства такой зарок себе дал. Федька в ответ повёл плечами:
— Смотри, паря. Нам больше достанется.
Народу в кабаке было полно — яблоку не упасть. Разный люд пришёл сюда сегодня усы и горло промочить, но больше всего было матросов: находился кабак вблизи от гавани. Тихо пить те не умели. Надирались, горланя песни, а по углам то и дело вспыхивали мелкие потасовки, которые пока что гасились твёрдыми кулаками кабатчика и двух его откормленных (кровь с молоком) подручных. Они же следили, чтобы никто не расплатившись на улицу удрать бы не смог.
Турицын и Хрипунов с удовольствием раскурили трубочки. Кат не был большим охотником до этой забавы, Иван так и вовсе не жаловал.
Подносчики расставили на столе заказанную водку и немудрённую закусь. Голодный с самого утра Елисеев оглядел блюда, сделал выбор и принялся уплетать принесённую рыбу и хлеб. Быстро наевшись, довольно погладил живот, убрал ноги под лавку.
Хорошо. И спешить некуда. Никто дома не ждёт, выволочку не обещает.
Жить можно, хоть и непривычно без папеньки с маменькой.
Прилично «клюкнувшего» Окунева потянуло на разговоры. Поискав глазами собеседника, выбор остановил на Василии. Тот сидел подбоченившись и перебирал рукой квашеную капусту в широкой миске.
— Как
— Полезное, — важно кивнул Турицын. — Без ката ни допросить как положено, ни наказать заслуженно. Без палача, что без рук.
— Коли так, скажи, почему ремесло моё, для обчества столь полезное, так ценится низко?
— С чего бы низко? — удивился захмелевший не меньше ката Турицын.
— А ты посуди сам. Тебе вот какое жалованье положено?
— Сорок пять рубликов в год, — икнув, сообщил Турицын. — За старание могут и больше доплатить.
— Видишь, — протянул палач, раздув ноздри. — А мне всего восемь рублей платят. Справедливо?
Василий помотал головой.
— Несправедливо, Максим. Ой, как несправедливо.
— И я так думаю. Не уважают нас, катов. Из всех канцелярий у вас жалованье самое большое. А у нас? Я раньше в Вышнем суде служил, получал там дюжину рублей в год, да еще два четверика муки и гарнец крупы в месяц и два фунта соли в год. Теперь только деньги, да и тех на четыре рублика меньше.
— Так вы бы, дядя Максим, с Ушаковым бы поговорили. Обсказали бы ему, что и как, — предложил Иван.
— Не поможет, — вздохнул палач и загрустил сильнее.
— Врёшь ты, — вмешался Хрипунов. — Платили тебе не двенадцать рублей, а десять всего. Сам рассказывал. Забыл что ли? — Он дружески толкнул ката плечом. — Хватит, дружище, тосковать. Давай лучше душу окропим.
Он снова разлил водку по граненым стаканам.
Глава 7
После кабака всей компаний пошли к Турицыну. Там от нечего делать (хмельного Василий дома не держал) разыграли несколько партеек в «карноффель». [4] Ивану, как новичку, в картах везло. Хорошо, играли не на деньги, иначе бы Елисеев раздел трёх партнёров догола.
4
Карточная игра.
У Турицына же и остались ночевать.
Утром у всех, кроме Ивана жутко болела голова, гостеприимный хозяин лечил страдальцев капустным рассолом. На службу прибыли вчетвером, слегка пошатываясь от утренних порывов ветра.
Палач сразу ушёл отсыпаться. Надобности в нём сегодня не было. Допросы с пристрастием в Тайной канцелярии велись далеко не каждый день.
Хрипунов умел спать с открытыми глазами. Как сел в позе филина, так и остался сидеть, вытаращив зенки в стену напротив. Будто о чём-то задумался.
Турицыну, хоть это и была его обязанность, не хотелось показываться секретарю, и он вместо себя отправил Елисеева.
— Сходи, брат. Сделай милость. А то мне с такой рожей к нему лучше не соваться. Вот к полудню оклемаюсь, тогда и…
Договаривать не стал.
Хрущов был не один. На его стуле расположился Ушаков с донельзя озабоченным видом и что-то объяснял, жестикулируя. Секретарь внимал каждому слову всесильного главы Тайной канцелярии (разве что в рот не глядел), и время от времени делал пометки в большой книге, похожей на амбарную.