Мы из Тайной канцелярии
Шрифт:
— Везёт нам с тобой на приключения, — хмыкнув, сказал я Ивану.
Тот весело осклабился.
— Так жить интересней.
— Ну да, — философски согласился я. — Жизнь будет наполненная событиями, но короткая.
— Отчего ж короткая? — удивился Ваня. — Мы с тобой ловкие. Вон с кабаном каким управились. Значит, и на других управу найдём.
— Кабаны, братец, разные бывают. Не всякого на кулак возьмёшь. Иной против тебя армию выставит.
Закончив короткий перекур, двинулись в крепость. Предок приложил Карташова знатно, поручик долго не мог
— Я же как лучше хотел!
Но всё обошлось. Почти у самого крыльца Тайной канцелярии арестант вдруг начал мычать и приподниматься на локтях.
«Братишка» обрадовался:
— Видишь, а ты переживал?
— Видеть-то вижу, да пока не знаю, что именно. Может, это конвульсии? Посмотрим, что медицина скажет.
Мужик, у которого мы реквизировали повозку, мялся у входа. Я предложил ему чуток обождать. Мол, есть все шансы на компенсацию. Но возница заявил, что никаких наград ему не надо, ибо помогал «не корысти ради» и тишком-бочком попятился к верной лошадке, а потом стремительно унёсся прочь. Я прекрасно понимал его чувства. Связываться с Тайной канцелярией себе дороже.
Тем временем, Иван позаботился об арестанте, вызвав к нему врача. Им был всё тот же сухонький немец Мартин Линдвурм.
После осмотра он сообщил, что пациенту досталось изрядно, но обошлось без несовместимых с жизнью увечий.
— Одно плохо, — покачал головой эскулап. — Допрашивать его нельзя. Больной сильно не в себе. Он заговаривается и может часто терять сознание.
— Доктор, а завтра как? — с надеждой заглядывая в глаза, спросил Иван.
— Завтра он окончательно придёт в себя, и вы сможете устраивать какой угодно допрос, — уверенно объявил медик.
Карташова определили в камеру-одиночку. Пока ждали Ушакова, успели перекинуться парочкой фраз с Хрипуновым и Турицыным. Новости о наших «подвигах» разлетелись моментом. То и дело подходили всё новые и новые люди, чтобы поздравить с успешным арестом. Мой порядком потрёпанный вид неизбежно наводил на мысли, что лёгким это мероприятие не было.
Хрипунов хвалил нас, а Турицын немного завидовал. Я успокоил его, сказав, что такого добра на всех хватит. Не последнего ворюгу закрываем.
В том, что Карташов причастен к краже, после недавнего горячего приёма, никто не сомневался. Не станет честный человек устраивать войнушку со слугами правопорядка.
Время скоротали быстро. Нам сообщили, что Ушаков ждёт нас к себе.
Было ясно, что на особые «плюшки» рассчитывать нечего. Основную работу проделал сам генерал-аншеф. Мы пожинали её плоды.
Ушаков расставил сети информаторов, они донесли ему как птички в клюве ценные сведения. Наша работа была чисто технической. Но всё равно, мы чувствовали себя героями.
Доклад не был длинным. Приехали, допросили, вышли на нового фигуранта, взяли под стражу. При аресте была попытка сопротивления: в нас стреляли, пытались убить. Не обошли стороной вероломство Лестока. И пусть причина его поступка неизвестна, но ставить палки в колёса следствия чревато весьма неприятными последствиями.
— Лестока трогать нельзя, — вздохнул великий инквизитор. — Не позволит матушка-императрица взять сего медикуса в ежовые рукавицы. Будь моя воля, я б его на виску да горячим веничком по спине! Но… Нельзя! Смиритесь, судари.
Мы понуро опустили плечи.
— Обыск на фатере Карташова учинили? — поинтересовался генерал-аншеф.
— Никак нет, не успели.
Ушаков вызвал Хрипунова и велел ему отправляться на квартиру арестованного поручика, чтобы перетряхнуть там всё. Нам досталось другое приказание:
— А вы, добры молодцы, поезжайте к князю Трубецкому, да верните ему утрату. Пусть ведает, что мы в Тайной канцелярии шти лаптем не хлебаем.
— Так у нас же некумплект, — робко произнёс Иван.
— Ничего. Что сегодня не найдём, завтра с этого Карташова вытрясем.
Лицо Ушакова переменилось. Из строгого превратилось в умилительно-ласковое. Причина тому была одна: в кабинет всесильного инквизитора впорхнула его дочь. Промелькнул ворох пышных юбок с кружева, закачались перья на треугольной шляпке, запахло духами.
Надо сказать, что её появление подействовало не только на отца. Предок тоже застыл подобно каменному истукану.
А ведь он её любит, вспомнил я.
Екатерина Андреевна была чудо как хороша. Сейчас я понимал и в какой-то степени разделял чувства предка.
Девушка, поздоровавшись со всеми («Бонжур, судари! Здравствуйте, тятенька»), чмокнула отца в щёку, с любопытством поглядела на нас. Ну да, меня-то она не знает.
— Ты погодь чуток, — попросил её Ушаков. — С делами токмо разберусь.
— Важные, небось, дела?
— Других не бывает. Вон два братца Елисеевых татя, что обокрал князя Трубецкого, заарестовали и покражу нашли. Видишь, какие у меня орлы!
— Вижу, — сказала девушка и лукаво подмигнула Ивану.
Парня от такого внимания чуть кондратий не хватил. После того как Ушаков отпустил нас, мой предок долго восхищался красотой своей возлюбленной. Разумеется, мысленно, но в этот миг он случайно ослабил защиту, и я читал его мысли, словно раскрытую книгу.
Было стыдно и неудобно. Я ужасно не хотел вторгаться в его мир, но это произошло против моей воли.
— Извини, братишка, — сказал я, когда Иван переключился на другие мысли.
— За что?
— Просто так… извини!
И я дал себе слово добиться того, чтобы его мечты воплотились в реальность. Быть может, это приведёт к искажению будущего. Род Елисеевых переменится, не станет меня, не станет других…
Хотя да пошли они к такой-то матери, эти хроновыверты с хронопарадоксами!
Глава 23
Как это обычно бывает в Питере, ни с того ни с сего небо затянуло. Немного погромыхало, и начался дождь. На дороге моментально образовались лужи, прыгать через которые ещё то удовольствие. А ветер продолжал нагонять всё новые и новые тучи.