Мы — на острове Сальткрока
Шрифт:
Пелле повис у него на шее.
— А я и не забываю… Малин пришла на помощь отцу:
— Ничего удивительного, что ему не вспомнить имя своего старого друга. Вы что, не знаете, как иногда бывает с отцом? Он помнит только: что-то он забыл, а что именно — ему никак не вспомнить.
— И не стыдно тебе, детка! — еще раз повторил Мелькер.
Зимой дни короткие, смеркается рано. Долгими вечерами все сидели в теплой кухне. По правде говоря, во всей усадьбе не было более обжитого теплого местечка, чем эта кухня.
Ночи стояли холодные. Мальчики спали у себя на чердаке в фланелевых пижамах и шерстяных джемперах. Мелькер неплохо устроился в своей каморке при кухне. А Малин пришлось перебраться в кухню, на диван.
— Отапливать две чердачные комнаты, так дело не пойдет, — заявила она.
Да ей и нравилось жить на кухне.
— Одно плохо — никогда не ляжешь вовремя спать, — жаловалась Малин.
Потому что все собирались на кухне. Туда приходили поболтать и попить кофейку Ниссе с Мэртой; там Тедди и Фредди играли в карты с Никласом и Юханом, там рисовали и играли Чёрвен с Пелле, там в углу спал Боцман, там вышивала Малин, а Мелькер пел, балагурил и чувствовал себя в своей родной стихии.
На дворе стоял собачий холод. Ледяные звезды мерцали над замерзшими фьордами, а стены потрескивали от мороза. До чего же хорошо было сумерничать в теплой кухне! Пелле улыбался от радости, подкладывая дрова в плиту. Так вот и надо жить. Все должны быть вместе, все должны сидеть в тепле, петь и болтать. Но вот он незаметно начинал клевать носом, разговоры доносились до него, как мерное жужжание, и, пошатываясь, он еле добирался до постели.
Почти все свободное время Пелле проводил на скотном дворе Янсона. И не только с Йокке. Он помогал дяде Янсону убирать стойло, а когда возвращался домой, от него так ужасающе пахло навозом, что никто не хотел сидеть с ним рядом. Малин пришлось специально выделить ему для скотного двора пару старых лыжных брюк и куртку, из которой он вырос. Едва переступив порог, он должен был немедленно скинуть их в сенях.
— Перед отъездом мы их, пожалуй, сожжем, — сказала Малин.
— Не-е, я возьму их с собой в город, — неожиданно горячо возразил Пелле.
Малин пробовала отговорить его от этой блажи. И тогда Пелле, чуть смущаясь, объяснил ей, что он задумал.
— Я положу брюки и куртку в отдельный шкафик, — сказал он. — А когда уж очень соскучусь по Йокке, то подойду и понюхаю их.
Чёрвен тоже несколько раз ходила с Пелле на скотный двор к дяде Янсону, но ей там вскоре надоело.
— Одни коровы да коровы, — говорила она. — Не хочу!
То ли дело бегать на лыжах. На рождество ей подарили лыжи, и теперь она без устали карабкалась по холмам. Если ж Чёрвен падала, то без посторонней помощи подняться не могла. Лежа в снегу, она болтала ногами, как майский жук, перевернутый на спину, пока не подбегали Тедди или Фредди и не помогали ей снова встать на лыжи. Но теперь они редко оказывались под рукой. Большей частью они носились по всей округе вместе с Юханом и Никласом и снова были засекречены. У них была тайная снежная крепость, но всякий зрячий, кто бывал на Сорочьем мысу, мог видеть ее. Там они пропадали целыми днями. Подчас это им надоедало — и они отправлялись в дальние лыжные походы по льду на другие острова или удили подо льдом салаку вместе с дедушкой Сёдерманом, который поклялся, что больше ни за что не поедет в город, по крайней мере в ближайшее время.
У каждого были свои дела, а Чёрвен по-прежнему играла одна в обществе своего любимого Боцмана. Однажды в трескучий мороз, когда небесный свод зеленоватым ледяным покровом навис над Сальткрокой и боярышник в Столяровой усадьбе совсем поседел от инея, Малин возвращалась с лыжной прогулки и увидела на пригорке за домиком Сёдермана плачущую Чёрвен. Обычно Чёрвен плакала только от злости, но теперь она плакала с горя. Оттого, что замерзли ноги, что много часов кряду она барахталась одна в снегу, пока не почувствовала, как вся закоченела, оттого, что двери у Сёдермана заперты, что дома и в Столяровой усадьбе никого нет, а Тедди и Фредди позабыли о своем обещании присмотреть за младшей сестренкой в отсутствие мамы и папы, которые уехали в Нортелье. И стоило Чёрвен увидеть Малин, как она тут же заревела, и слезы, до того комом стоявшие в горле, так и брызнули из глаз. До чего же страшной, холодной и одинокой может показаться жизнь маленькому ребенку!
— Наконец-то ты пришла, Малин! Как хорошо!
А Малин подхватила ее на руки и понесла домой в Столярову усадьбу, напевая на ходу: Бедная ты крошка, Не стоишь на ножках, Пальчики — что льдинки, А в глазах слезинки…
А потом, когда они пришли на кухню, Чёрвен показалось, что Малин повела себя как-то чудно, просто невероятно чудно.
— Разве можно ложиться в постель среди бела дня? — спросила она.
— Конечно, когда надо согреть ноги малышам, лучше ничего не придумаешь, — уверила ее Малин.
Свернувшись калачиком, они лежали, прижавшись друг к другу на диване, и Чёрвен, барахтавшейся в снегу битых четыре часа, стало тепло и чудесно, как в раю. У нее заблестели глаза.
— Мои пальцы — что льдинки, верно? — спросила она.
И Малин, делая вид, что вздрагивает от холода, согласилась с Чёрвен. Что верно, то верно! Можно поклясться, что на этом диване никто еще с такими холодными ногами не лежал.
Чёрвен не переставала восхищаться выдумкой Малин и время от времени посмеивалась. Ничего такого раньше с ней не случалось.
— Разве можно лечь в постель среди бела дня? — снова повторила она.
— Когда «пальчики, что льдинки, а в глазах слезинки», тогда можно, — пропела Малин.
Чёрвен зевнула.
— Фу, не пой эту грустную песенку, — пробормотала она. — Спой такую, от которой пальцы на ногах согреются.
Малин рассмеялась.
— Такую, от которой пальцы согреются?
С дивана видны были разрисованные морозом стекла и бледное зимнее солнце, холодно светившее сквозь заиндевелые ветви боярышника. Скоро оно зайдет и оставит Сальткроку во власти темноты и трескучего мороза. Да, пожалуй, нужна песенка, от которой согреются пальцы. Дует вешний ветерок, Куковать кукушке срок… — запела Малин.
И ей вдруг горячо захотелось, чтобы настало лето! Петь она больше не могла, да и не к чему это. Потому что Чёрвен уже крепко спала.
ПОШЛИ ПРОЧЬ ВМЕСТЕ СО СВОИМИ ЗАКОЛДОВАННЫМИ ПРИНЦАМИ!
Как-то весенним днем Чёрвен свалилась в море с пароходной пристани. Она всегда была уверена, что ей ничего не стоит проплыть несколько минут, но тут вдруг убедилась, что это вовсе не так. Однако не успела она испугаться, как вовремя подоспевший Боцман вытащил ее на берег. Когда примчался Ниссе, Чёрвен уже стояла на пристани, выжимая мокрые волосы.