Мы — на острове Сальткрока
Шрифт:
— А почему его мама умерла? — спросила она.
Нелегко ответить на такой вопрос. Чёрвен задумалась, она не знала, отчего люди умирают.
— Может, как в этой песне, ну, ты знаешь, в какой, — вымолвила она наконец. — Да, может, это так и есть.
И она запела: Мир — это остров слез и печали, Не успел свой век прожить, Тут и смерть пришла, Поминай, как звали…
— Да-а, грустная песенка, и-эх, — вздохнула Стина.
Водворив Йокке в клетку, Пелле провел в одиночестве прекрасный вечер. Он занялся весенней канавой. Он очень любил разные канавы, особенно весной; чего там только не было: и насекомые, и всякие растения! Хотя, пожалуй, интереснее всего было перепрыгивать через канаву, особенно если удавалось перепрыгнуть ее одним махом. Иногда это не удавалось, и поэтому Пелле вернулся в тот вечер домой, с ног до головы облепленный грязью.
Мелькер как раз сидел на кухне Столяровой усадьбы, разложив перед собой на столе разобранный мотор. Он надеялся отучить его хотя бы фыркать «фьют, фьют», ничего больше он не хотел и считал, что основательная чистка настроит мотор на нужный лад. Но, странное дело, все маленькие гайки и винтики обладали поразительной способностью исчезать именно в тот момент, когда были нужны, и Мелькер всякий раз страшно сердился.
— Глотаете вы, что ли, эти гайки? — спрашивал он Юхана и Никласа, которые торчали у стола, внимательно наблюдая за работой отца. После нескольких таких же несправедливых обвинений Юхан сказал:
— Пошли, Никлас, спать. А папа пусть сидит и жует свои гайки сам.
Стоило сыновьям исчезнуть, как Мелькер тотчас обнаружил все, что искал.
— Погляди-ка, вот она, эта крошка, которую я искал, — сказал он. Тут появился Пелле, весь в грязи; он устало вошел на кухню, а Малин сказала:
— А вот и другая крошка, которую искала я. Пелле, что у тебя за вид?!
В тот вечер на кухне Столяровой усадьбы чистили не только мотор. Малин вытащила огромную лохань, усадила в нее Пелле и основательно отскребла с него щеткой грязь.
— Уж уши-то могла оставить в покое, — проворчал Пелле, — я мыл их в субботу.
Но Малин заверила его, что с такими грязными ушами, как у Пелле, жить невозможно.
— Может утром забежать тетя Мэрта на чашку кофе, и если она увидит такие уши…
— Ты сказала «может», — живо перебил ее Пелле. — Может, подождем еще, а вдруг она не придет, — с надеждой предложил он.
Малин, смеясь, обратилась к Мелькеру:
— Как по-твоему, неужто все мальчишки такие грязнули? Ты был такой же, когда был маленький?
Перебирая свои гайки, Мелькер удовлетворенно напевал:
— У меня настоящая хватка… и пусть эта Чёрвен убирается… Я грязнуля? — удивился он. — Нет, насколько я припоминаю, я был удивительный чистюля.
Пелле мечтательно посмотрел на отца поверх лохани.
— Ясно, что ты был чистюля, — сказал он.
— Почему это ясно? — удивился Мелькер.
— Да потому, что ты во всем был примерным: слушался, получал хорошие отметки, никогда не врал и не обманывал.
— Разве? Я это говорил? — широко улыбнулся Мелькер. — Значит, я научился немного привирать на старости лет.
Пелле плеснул на отца водой.
— Нет уж, Пелле, — сказала Малин, — нечего поливать кухню.
— А отца, выходит, можно, — возмутился Мелькер.
— Да, можно, — спокойно и уверенно заявил Пелле.
Потом, закутанный в большую купальную простыню, сидя на коленях у Малин, он вдруг вспомнил дурацкие Стинины бредни о заколдованном принце, на котором женится Малин. Он испытующе посмотрел на сестру: а что, если она расстраивается из— за того, что ходит «совсем без мужа», как сказала про нее Чёрвен?
Не успели они в этот раз приехать на остров, как им сообщили великую новость. Бьёрн обручился с одной девушкой с Заячьей шхеры. Пелле боязливо спросил Малин, не расстроилась ли она из-за этого, но Малин ответила, смеясь:
— Нет, это самое лучшее, что он мог сделать. Об этом я сказала ему еще в рождество.
Но все-таки было не совсем ясно, нравится ли Малин ходить «совсем без мужа».
— Ну вот, мотор готов и вычищен самим Мелькером, — сообщил Мелькер, завинчивая последнюю гайку, а потом запел: — Теперь он будет прекрасно работать, и я вам сейчас же это докажу.
Мелькер собирался доказать, что мотор хорошо работает, в Пеллиной лоханке. Все случилось, как Мелькер и предсказывал. Мотор работал так здорово, что все стены окатило водой, а Мелькеру, нетерпеливо склонившемуся над лоханкой, первому плеснуло прямо в лицо.
— Бр-р-р! — пробурчал Мелькер, а потом быстро добавил: — Малин, я сам вытру пол.
Но Малин стала убеждать его, что она очень ему благодарна: подумать только, какая удача! Раз — и вся кухня вымыта. А вытереть пол она сможет и сама.
— Только сначала Пелле заберется в постель.
— Тебе холодно? — спросила она, увидев, что он весь дрожит.
— Мне холодно, как пещерному человеку, — ответил Пелле. Но и забравшись в кровать, он продолжал дрожать.
— Вы слишком долго проветривали постель, — сказал он. — Ой, ну и холодина!
— Перемени пластинку! — сонно пробормотал Никлас.
Пелле тихонько лежал в своей узкой кровати, пытаясь хоть немного согреться.
— Мне бы Йокке-Королька сюда, в кровать! Он, наверное, теплый, — мечтательно сказал он.
Юхан поднял голову.
— Чего, уголька, ты в своем уме? Может, тебе еще камин в кровать поставить?
— Я сказал Йокке-Королька, моего кролика.
— Кролика… да, на тебя похоже, — фыркнул Никлас.
Опустив голову на подушку, он снова заснул.
Но Пелле не спалось. Он так беспокоился за Йокке, что сон не шел. А что, если ночью ударит мороз и Йокке замерзнет в своей клетке? Сам-то он уже согрелся, и ему было тепло. Нечестно, что кролики ютятся в маленьких холодных ящиках с жалким клочком сена на дне.