Мы — на острове Сальткрока
Шрифт:
— Тебе бы тоже хотелось иметь маленькую собачку, верно? Чёрвен глядела на Лотту еще злее, чем другие, но при этих словах она улыбнулась.
— У меня уже есть собачка, — сказала она, — хочешь покажу? Лотта покачала головой.
— Нет, хватит здесь собак. А не то Муссе разозлится и еще нападет на нее.
— Тогда он тоже пунгала, — заявила Чёрвен. — Спорю на что хочешь, на мою собачку он не нападет.
— Ты уверена? — спросила Лотта. — Ты просто не знаешь Муссе.
— Спорим, — сказала Чёрвен. — На крону. — И она вытащила монету, полученную от Карл Берга.
— С превеликим удовольствием, — ответила Лотта, — но пеняй на себя!
Она заметила, что дети словно чего-то ждут. Ну что ж, раз они такие падкие до собачьих драк, она им покажет. Конечно, Муссе маленький, но он страшный задира, у него шерсть встает дыбом, и он без оглядки лезет в драку с собаками, намного больше его самого. Ну, и ясно, что с меньшими — тоже. Грозой города считали его обывательницы в Нортелье. «Он строит из себя породистую собаку», — сказала не далее как вчера одна из них, когда Муссе кинулся на ее громадного боксера. Так что если малыши хотят видеть собачью драку, пожалуйста, Муссе всегда с честью выйдет из любой драки.
— Подержи своего щенка, — сказала Лотта Пелле. — Я спускаю Муссе.
И она спустила Муссе с поводка.
Оставалось только ждать собаку, на которую он набросится.
Боцман мирно спал в тени за кустом сирени, но охотно поднялся, когда Чёрвен разбудила его. Во всем своем великолепии он вышел из-за угла дома. И наткнулся на Муссе…
Послышалось пыхтение Муссе и истошный крик его хозяйки. Сам пудель пережил несколько минут ужаса, молча глядя на приближающееся чудовище. Но потом взвыл и как белое облачко испарился через калитку.
Боцман удивленно посмотрел ему вслед: чего это он так торопится? Хоть бы поздоровался сперва. Сам Боцман, как вежливый пес, подошел к Лоте поздороваться, но та завизжала и бросилась бежать со всех ног за куст боярышника.
— Убери собаку! — истошным голосом вопила она. — Убери ее!
— Чего орешь, — спокойно сказала Чёрвен. — Боцман ни на кого не кидается, он тебе не пунгала.
Юхан, лежа ничком в траве, захлебывался от смеха.
— Ох, Чёрвен, — стонал он, — ох, Чёрвен!
Чёрвен поглядела на него с удивлением, но тут же повернулась к Лоте:
— Я выиграла! Выкладывай крону!
Убедившись, что Боцман не опасен, Лотта вышла из своего убежища. Смущенная и злая, она не желала больше знаться с этими детьми. С кислой миной вытащила она кошелек и протянула Чёрвен крону.
— Спасибо! — сказала Чёрвен. Склонив набок голову, она смотрела на Лотту. — Таким, как ты, нельзя спорить ни на что, — продол жала она, — спорить должны такие, как я и дядя Мелькер.
Лотта нетерпеливо смотрела на дверь дома. Скоро ли выйдет отец? Скорее бы уехать отсюда!
— Угадай, на что поспорил раз дядя Мелькер? — спросила Чёрвен. — Хотя это было давным-давно.
Лоте было совсем неинтересно, что сделал давным-давно дядя Мелькер, но это ничуть не смутило Чёрвен.
— Он поспорил с другим дяденькой, что не будет есть четырнадцать дней и не будет спать четырнадцать ночей. Ну, как?
— Дурацкая шутка, — сказала Лотта. — Этого не может быть.
— А вот и может! — торжествующе воскликнула Чёрвен. — Потому что днем он спал, а ночью ел. Ха-ха-ха, что ты на это скажешь?
— Ох! Чёрвен! — стонал Юхан.
Но он тут же перестал смеяться, потому что на крыльце появился директор Карлберг в сопровождении Матсона, и Юхан услыхал, как Карлберг произнес роковые слова. И не только Юхан, все услыхали эти слова:
— Дом гроша ломаного не стоит, но я все равно его куплю. С этим участком, по— моему, выгодное дельце.
Спустившись с крыльца, он наткнулся на Чёрвен, и она упала. Карлберг рассердился, но Чёрвен приняла это совершенно спокойно.
— Директор Карлберг, знаешь что, — сказала она, — я выучила веселый стишок, хочешь послушать?
И не успел Карлберг ответить, как она уже читала: Адам и Ева в раю Закололи жирную свинью, Сало продали, А мясо слопали…
— Выгодное дельце, правда? — спросила Чёрвен. Директор Карлберг удивленно посмотрел на нее.
— Что-то не понимаю, — сказал он.
Сунув руку в карман, он вытащил крону. Очень мило, что эта малышка прочитала ему стишок, да к тому же он ее нечаянно толкнул. Но он спешил и решил откупиться, сунув ей в руку еще одну монету.
— Спасибо тебе, — сказал он. Повернувшись к Матсону, он продолжил:— Только сначала я посоветуюсь с женой. В контору я приду завтра в четыре часа дня, вам подходит?
— Отлично, — ответил Матсон.
Вечером они сидели на кухне в столяровой усадьбе, все Гранквисты и все Мелькерсоны. Много вечеров сидели они там вместе, но никогда не были так подавлены и неразговорчивы. Да и что сказать? Мелькер молчал. Он не мог говорить, ему мешала боль в груди. Ниссе и Мэрта обеспокоенно смотрели на него. Они пытались дать ему понять, как сильно они опечалены и как им будет не хватать Мелькера и его семьи, но Мелькер был такой убитый, что они совсем отчаялись. Они молча сидели, а летние сумерки неприметно обволакивали их. В темноте каждый мог беспрепятственно предаваться своим мрачным мыслям.
«Какое удивительное лето», — думала Малин. Она вспомнила, каким спокойным, мирным и безмятежным было прошлое лето. А нынче! Столько разных событий. Прямо американские горы! То Петер и счастье, то слезы и отчаяние, сперва Пелле и Йокке, а теперь это — жестокое и невыносимое известие, которое положит конец их радости. Да, жестокий конец!
Чёрвен лежала на полу рядом с Боцманом, а спиной к дровяному ларю сидел Пелле с Юм-Юмом на коленях. Даже в обычные дни жизнь представлялась Пелле чем-то вроде американских гор: то гигантский взлет, то падение — от радости к горю, а сейчас, несмотря на Юм-Юма, он был на самом дне бездны. Хуже всего, что папа в таком отчаянии. Пелле мог вынести что угодно, только не горе отца, или Малин, или Юхана, или Никласа. Они не должны горевать. Пелле этого не выдержать, что угодно, только не это. Прижавшись щекой к теплой и мягкой шерстке Юм-Юма, Пелле пытался утешиться. Но не мог.