Мы наш, мы лучший мир построим
Шрифт:
– Тем не менее, Эрих, - задумчиво сказал Гинденбург, - наш дражайший монарх верит в подобную, как ты выразился, чепуху. Вот я и думаю, не пора ли нам...
– фельдмаршал не стал договаривать, а отдернув занавеску, стал смотреть в окно, за которым уже кончился кенигсбергский смог, и мелькали покрытые облетающей желтой листвой березы.
Два часа спустя, когда поезд подошел к Тильзиту, им пришлось вспомнить об этом разговоре. Товарная станция была почти полностью уничтожена. Повсюду валялись смятые и перекрученные обломки вагонов, и изуродованные до неузнаваемости человеческие тела. Среди руин, подобно муравьям, суетились железнодорожные
– Курт, выясните, что тут произошло?
– раздраженно потребовал Гинденбург у адъютанта, - Найдите мне хоть кого-то, кто сможет все это объяснить, да поживее!
Но, несмотря на все старания штабных адъютантов, так и не удалось найти человека, который пролил свет на то, что произошло на товарной станции. Несколько раненых и контуженых солдат были в таком состоянии, что опрашивать их не имело смысла. А один целый, но спятивший от ужаса лейтенант, лишь дико хохотал, тыча в серое небо грязный палец.
Кое-какую информацию Гинденбургу и Людендорфу удалось получить только от начальника пассажирской станции Тильзита, которая была разрушена значительно меньше, и, если так можно сказать, отделалась легким испугом. Выбитые окна и исцарапанные осколками мелких бомб стены - не в счет.
Начальник станции, слегка контуженный, с исцарапанным осколками стекла лицом, рассказал генералам, что три дня назад одиночный русский аэроплан разрушил двумя бомбами железнодорожный мост через Неман. С необъяснимой точностью бомбы попали прямо в опоры. В воду упали сразу три мостовых пролета. Ремонта там на неделю, и на обеих станциях, товарной и пассажирской стали скапливаться спешащие в сторону фронта эшелоны со снарядами, и перебрасываемым с Западного на Восточный фронт подкреплением.
К утру на путях близ Тильзита яблоку было негде упасть. Все пути были забиты составами. И вот, сегодня на рассвете, на Тильзит снова налетели "Разрушители", на этот раз было девять аэропланов, три тройки. Одна тройка сбросила бомбы на пассажирскую станцию, где стояли три воинских эшелона, в которых находился и штаб дивизии, а остальные отбомбились по товарной станции, битком набитой вагонами с солдатами и снарядами. Одновременный взрыв нескольких сотен, а может, и тысячи тонн тротила, был такой силы, что, казалось, началось землетрясение. Станция, вместе со всеми, кто на ней находился, была уничтожена в мгновение ока. Удушливое облако, вырвавшееся из разрушенных взрывом химических снарядов ветром снесло на город, отчего в нем оказалось множество жертв среди гражданского населения, в основном детей и стариков.
При этих известиях ни один мускул не дрогнул на лицах Гинденбурга и Людендорфа. Их больше обеспокоило то, что с таким трудом взятая из резерва дивизия перестала существовать. Но даже эта бессмысленная гибель тысяч немецких солдат не остановила их фанатичного стремления поступить по-своему. Война на Восточном фронте во что бы то ни стало должна окончиться победой Германии, и ни как иначе. Что бы там ни решил этот выживший из ума кайзер, но армия пока в руках у них, а это значит, что реальная власть в Рейхе тоже принадлежит им.
После полудня, налегке, без свиты, переправившиеся через Неман фельдмаршал
Перед очередной встречей с Тирпицем я встретилась в кафе недалеко от Васапаркена с Красиным. Дела у него шли, с одной стороны, неплохо, с другой стороны - не очень. Не очень обстояли у него дела на личном фронте. Супруга Леонида Борисовича, Любовь Васильевна, категорически отказалась ехать с ним в Петроград. Она была до смерти напугана известиями о стрельбе из пулеметов на улицах Северной столицы, о сотнях трупов и прочих "ужасах большевизма". Словом, все было, как и в реальной истории. Тогда она осталась в эмиграции, а Красин развелся с супругой и завел новую семью. Похоже, что и в этой истории случится так же.
А хорошее - Красин встретился с весьма серьезными деловыми людьми, специально для встречи с ним приехавшими в Швецию из Германии. Это были представители таких известных фирм, как "Сименс" и АЭГ. Хотя обе эти компании и были конкурентами, но на огромном российском рынке, по их мнению, места хватило бы всем. Конечно, лишь в том случае, если Германия и Россия помирятся.
Красин, как нарком внешней торговли и сам бывший коммерсант, развернул перед немцами такие радужные перспективы, что они дружно пообещали использовать все свои связи и возможности (а они были немалыми!) для того, чтобы самые влиятельные промышленники Рейха убедили кайзера как можно быстрее начать переговоры о мире с новым большевистским руководством. Леонид Борисович не стал говорить немцам о том, что дело тут совсем не в кайзере, а в окопавшихся в Ставке императора Вильгельма "ястребов", но они, похоже и сами знали, по чьей вине мирные переговоры могут быть сорваны.
Я попрощалась с Красиным, попросив его на некоторое время перебраться из гостиницы на виллу его старого знакомого, представителя фирмы "Сименс" в Стокгольме. Помня о прибытии в Швецию английских "спецов", я посчитала, что там Леонид Борисович будет в относительной безопасности. У немецкого бизнесмена была неплохая частная охрана, а кроме того, недалеко от его виллы находился полицейский участок.
С двумя своими сопровождающими - третий остался в нашей штаб-квартире дежурить у радиостанции, я отправилась на очередное рандеву с Тирпицем. На душе у меня было неспокойно. Три встречи подряд в одном и том же месте - это весьма неосторожно. Опытный противник - а именно такими и были представители британских спецслужб, обязательно воспользуются предоставленной им возможностью, и попытаются захватить меня и адмирала.
Ровно в полдень в парке появился Тирпиц. Я щелкнула в кармане тумблером, и в спрятанный в пышном воротнике пальто микрофон предупредила своих охранников: "Внимание, смотрите в оба!".
Краем глаза я заметила в кустах две знакомые уже фигуры немецких "коллег". Кроме того, мне показалось, что в сидящем на скамейке в конце парка мужчине, я узнала Фрица Мюллера. Он с увлечением читал газету и, казалось, ни на что ни обращал внимание.
Тирпиц присел рядом со мной на скамейку.