Мы наш, мы новый…

Мисюрин Евгений Борисович

Чешется… Стабилизатор. Андрей осмотрелся. Впрочем, никаких усилий это не требовало. Он прекрасно видел во всех шести плоскостях одновременно, кроме того, чувствовал, что сил у него ещё ого-го, девяносто четыре процента, боекомплект вообще не израсходованный. Лётчик оттолкнулся гравитационным полем от дна шахты и, неспешно корректируя вертикаль, чтобы не цепляться за стенки, взмыл в небо.

Вокруг сияющим ковром лежала ослепительно прекрасная звёздная россыпь. Под ней резными контрастными угловатыми тенями выделялась громада Большого Штурмового Корабля Камалани. А между этими двумя ориентирами, лениво корректируя гравитационный луч, одиноким альбатросом плыл он, Андрей Сердюк. Человек и

пароход, подумал лётчик, и тут же поправил себя. Нет, человек и истребитель. Как прекрасно было это чувство – не просто сидеть в мощной машине, устремлённой в небо, а самому быть этой стремительной машиной. Чувствовать, как микрочастицы чиркают по защитному отражающему полю, как антенны в стабилизаторах ловят пеленги, а процессор превращает их в координаты. Видеть всё на тысячи километров, а главное, ощущать себя живущим здесь, созданным для этой стихии.

А вон и Карилума. Вертится, ищет. Ну правильно, это же не он стрелял, да и птички сбитой пока не видит. А Андрей его – как на ладони. Сердюк чуть ускорился, чёрт, это невероятно, такая мощь, и полное ощущение, что не под капотом, а в нём самом. Подлетел, и, слегка сбросив скорость перед разгоном, ушёл в свечу с разворотом. Соперник заметил, заметался, попытался повторить манёвр, но где там. Сердюк уже у него сзади. Теперь гравилуч… Стрелять не надо, не враг всё-таки, поэтому стоит выпустить тот самый электромагнитный импульс. Залп! Всё. Противник сдох. Погасла пелерина отражающего поля, пропал фонарь и габаритные огни. Майор даже чувствовал, как у его соперника герметизировался шлем. Датчики, ставшие родными глазами, ушами и так далее, уловили не только полную остановку всех систем истребителя Карилумы, но и смятение, даже страх, самого пилота. Осталось только дотянуть строптивца до ВПП и сдать с рук на руки. Дело пары минут.

– Курсант Сердюк! – Это комэск.

– Я!

– Что у вас с мнемофиксатором?

– Вышел из строя, товарищ полковник.

– Хм… – командир почесал подбородок и долгим взглядом посмотрел на подчинённого. – Скажите, вам что-нибудь говорит имя доктор Уго Гатыч?

Сердюк замолчал, думая, как ответить на вопрос. Что Гатыч скрывается, это очевидно. То, что его убежище не секрет для первого отдела, тоже. Но какое отношение к нему имеет комэск? От ответа его спасла капитан Такари. Она неслышно подошла сзади к полковнику и, как продолжение диалога, сказала:

– К транспортникам пойдёт.

Полковник Лунакоа тут же обернулся к женщине, на ходу бросив Сердюку:

– Зайдёте ко мне вечером. – После чего уже преподавательнице, – Распределяйтесь, становитесь на довольствие, после доложите.

Такари довольно кивнула и улыбнулась своему единственному оставшемуся курсанту.

– Идёмте, Сердюк. Нам следует разместиться в общежитии, передать документы в канцелярию и получить полагающееся.

– А учёба? – не понял Андрей.

– Учёба никуда не убежит. С завтрашнего дня по эскадрилье объявляются учения, и вы принимаете в них самое непосредственное участие. Так что готовьтесь.

Уже выходя из ангара и переваривая свалившуюся информацию, лётчик переспросил:

– Я правильно понял, что в учебный сектор мы не вернёмся?

В ответ женщина улыбнулась.

– Для вас это будет затруднительно. Камалани только что стартовал к месту патрулирования. Так что двое суток у вас будут проходить учения в составе экипажа корабля, после чего прокол, на время которого вам надлежит налечь на теорию, а после, по результатам теста, вы будете распределены в боевой распорядок. А пока идёмте, Сердюк. Нам выделили места в общежитии.

– А Карилума?

– А Карилума, – она развела руками. – Он будет переучиваться на внутрисистемные транспорты. Там в экипажах в основном

женщины, так что армедианцу, с его ранимым чувством чести, будет проще.

Комнату, к ужасу Андрея, им выделили одну на двоих. Он уже скис, представляя многочасовые ожидания возле занятого душа, многочисленные, оккупирующие всё свободное пространство, коробочки, бутылочки, баночки и тюбики косметики, всепроникающие запахи лака, геля, шампуня, и так далее. Неожиданно, шедшая впереди, Такари, не снижая скорости, сбросила комбинезон на пол и следующий шаг сделала уже сверкая молочно-белыми ягодицами.

– Я в душ, – бросила она через плечо. – Но не волнуйся, малыш, десяти минут мне хватит.

«Малыш» же застыл на месте, пытаясь скрыть внезапную естественную реакцию молодого организма. Затем махнул рукой, тоже сбросил одежду на пол, правда, не так ловко, как соседка, и плюхнулся спиной на первую попавшуюся кровать. В голове родилось подозрение, что нет смысла выбирать себе постоянное место.

Следующее утро ознаменовалось подъёмом по учебной тревоге. Как ни странно, спали они на разных кроватях. Нет, легли вполне ожидаемо, вместе, причём после праздничного ужина, который устроили пилоты эскадрильи в честь новичков. За столом его, тоже вполне ожидаемо, пытались споить. Как оказалось, в конструкции внутрисистемного истребителя также присутствовал спирт. Немного, литров десять, и только на случай полётов в атмосфере. Но пилоты давно убедили местных интендантов, что туша БШК имеет достаточную массу, чтобы собирать вокруг себя какую-никакую атмосферу, так что расход незамерзайки неизбежен и в безвоздушном пространстве. Интенданты, списывающие под это утверждение свою долю, с удовольствием повелись на обман.

Вечер знакомств с лётным составом прошёл весело, можно даже сказать, по-семейному, если не считать вялые попытки новых коллег напоить Андрея. Впрочем, ему приходилось отбивать и более настойчивые атаки. Среди лётного состава были и девушки, причём, трое составляли устойчивые пары с сослуживцами-мужчинами, а пятеро имели статус свободных. Позже, когда они с Такари остались одни, он задал вопрос о женщинах среди пилотов.

– Таким образом укрепляется боевой дух, – ответила капитан. – Пилот, зная, что бок о бок с ним сражается его любимая, повышает эффективность от трёх до двадцати процентов.

– Надо же, а у нас наоборот, старались, чтобы всё и все, кто дороги воину, оставались за линией фронта. Чтобы было, что защищать.

– Ну-у. – Собеседница зевнула, потянулась, и два объёмистых шара её груди натянули тонкую ткань простыни, будто пытаясь вырваться на свободу. – Это эффективно… а-ах, – она вновь потянулась и зевнула, будто дразня молодого человека формами. – Это годится только если есть выраженный фронт. А какой в галактике фронт? Прокололи, ворвались в систему, обстреляли планету, сбросили десант, а после тяжёлую пехоту. А в это время, может, корабли противника делают то же самое с твоей планетой.

– Ха! – с Андрея даже сон слетел. – С моей планетой. Знать бы ещё где она, эта моя планета.

– Не, я не знаю, – она обворожительно улыбнулась. – Да и зачем тебе? В личном деле указан договор на три года. Вот закончится, тогда и будешь думать о возвращении.

– Я и не собирался дезертировать. Но знать, куда потом лететь, это, по-моему, нормально.

А утром базком вежливо, но настойчиво, сообщил ему о тревоге. Выскочили из комнаты через две минуты, чуть не столкнувшись в дверях. Андрею показалось, что Такари специально так подстроила, но размышлять на тему взаимоотношения полов было некогда. Сегодня командир назначил учения по тактическому построению и боевому взаимодействию. Сердюк улыбнулся в предвкушении наслаждения полётом, и в числе первых нырнул в мягкое нутро птички.