«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!
Шрифт:
К вечеру рота Вольхина довольно неплохо окопалась – взводные опорные пункты были готовы. Он сам обошел все окопчики, с тоской думая, что слишком велик участок, пехоту они еще отобьют, а если танки – на полчаса, не больше. Он знал, что в полку осталось всего три орудия. Гранаты и бутылки у них были, но очень мало, и комбат ничего не обещал. Ночь прошла спокойно, впереди, правда, изредка раздавались танковые выстрелы, иногда стучали пулеметы, но чувствовалось, что немцы еще далеко. Вольхин даже поспал часа два, а на рассвете, еще раз обойдя свои окопчики, перекинувшись со взводными
– Давай я пойду, командир, – предложил его политрук, Павлик Бельков, высокий и плечистый парень с уверенными и отчаянными глазами.
В роту Вольхина Бельков был назначен после Милославичей, а в полку был со дня формирования, и вообще едва ли не единственный политрук оставался из тех, кто выехал на фронт в составе полка. Вольхин сразу понял, что политрук предпочитает показывать примером, чем слова говорить, это и хорошо, но рисковать то и дело надо и не надо – это ему не нравилось. Как-то Вольхин ему даже сказал, что лучше бы он политработой занимался, чем то и дело в разведку лазить по своей инициативе. «А это тоже политработа, командир, или, думаешь, мне только боевые листки выпускать да газеты читать? Тем более где их взять, да и в мирное время они мне надоели». – «А напорешься?» – «Нет, командир, если я после Сожа жив остался, то судьба мне до победы».
– Нет, Павлик, не ходи. На хуторе, чувствую, немцы. А ты нам нужен и здесь. Лучше давай пошлем из пополнения, пусть на живых фашистов посмотрят.
Вольхин приказал Фролову дать пятерых из пополнения, один из них оказался тот самый комбайнер Беляев, и лично поставил им задачу.
Разведчики, взяв винтовки наперевес, быстро пошли к хутору и скоро растворились в утреннем тумане.
Вольхин съел без аппетита полкотелка сухой каши и посмотрел на часы: «Восемь тридцать… Немцы тоже позавтракали. Если они точно на хуторе, то скоро надо ждать…»
Разведчики не возвращались более двух часов, и это начало беспокоить. «Что-то очень долго, – думал Вольхин, – не надо было посылать этого комбайнера. В пехоту он, конечно, угодил по ошибке, сидеть бы ему сейчас в танке. Ухлопают парня напрасно».
Со стороны хутора донеслось несколько выстрелов из танковых пушек, а вскоре показались и три танка, а перед ними метрах в пятистах бежали пятеро его разведчиков.
«Ну вот, так и знал – танки… Сейчас начнется…» – чувствуя холодок в душе, подумал Вольхин.
Минут через пятнадцать к позициям его роты вышли десять танков. До окопов оставалось не больше двухсот метров, когда они вдруг остановились, держа линию. «Заметили, сейчас рванут, – с тоской подумал Вольхин. Но танки стояли. Стреляли с места, но стояли. – Ждут – есть ли у нас артиллерия? Раньше были смелее».
Минут через десять один танк, переваливаясь на буграх и лязгая гусеницами, осторожно пополз к окопам. Возле него разорвалось несколько гранат, но танк шел, периодически стреляя из пулемета.
«Вот гад, что делает!» – смотрел Вольхин на танк. Бронированная машина утюжила окоп за окопом. На броне его хлопком разорвалась граната, но танк продолжал ползти. Раздавив несколько окопов, он резко развернулся
«Сейчас пойдут все, – обреченно подумал Вольхин. – Поняли, что ничего у нас нет, можно давить». Он доложил обстановку комбату, в душе надеясь услышать, что он посылает ему орудие, но услышал только требовательное и грозное: «Держаться!»
– Но ты смотри, командир, – услышал Вольхин голос своего политрука Белькова, – ни один из наших из окопов не выскочил.
– Вот сейчас как все танки пойдут, что будем делать? Ждать, пока передавят всю роту? Пять гранат бросили, и ни одна не попала!
Но танки все еще стояли. Пять минут, десять. Изредка стреляя, но так и не двигаясь с места.
«Ничего не понимаю. Чего же ждут? Боятся? Но кого им тут бояться?» – недоумевал Вольхин.
Когда капитану Шапошникову доложили, что атака противника началась, двумя группами танков по десять машин в каждой, он немедленно позвонил в штаб дивизии. У аппарата был майор Кустов, новый начальник оперативного отделения штаба, мужчина энергичный и веселый, так что Шапошников с первого же дня знакомства почувствовал к нему симпатию и они быстро стали приятелями.
– Алексей Федорович! – кричал в трубку аппарата Шапошников. – Танки пошли, двадцать машин. Подбрось огоньку, а то не отобьемся. У меня всего три орудия, ты знаешь, да и те без прицелов, стреляем, как при Иване Грозном…
– А ты выведи их на прямую наводку и расстреливай эти танки, – спокойно ответил Кустов.
«Ну и арап!» – удивился Шапошников.
– За Десной тяжелый артполк, попросил бы хотя бы два залпа!
– Да ты что, это только с разрешения командующего артиллерией армии! У них и снарядов-то всего на полчаса! А у меня откуда возьмутся орудия? Все у вас!
Шапошников положил трубку. «Что же делать? Танки, конечно, пойдут кулаком, а у меня пять километров фронта. Чего стоит смять роту, полчаса – и в городе».
– Меркулов! – позвал он начальника артиллерии полка. – Берите два орудия Терещенко от Калько и немедленно на позиции седьмой роты. Галопом!
К десяти танкам, что стояли против роты Вольхина, вскоре подошли еще десять, подъехали несколько автомашин с пехотой.
«Вот чего они ждали! – понял Вольхин. – Ну, теперь нам конец…» Бойцы его роты, тускло поблескивая касками, ждали идущие на них танки. Казалось, что даже чувствовалось, как напряглись в ожидании боя его люди.
«Если хотя бы один побежит, то, как цепная реакция, не устоять… Хотя все равно передавят…» В столь безнадежном положении Вольхин с начала войны, пожалуй, еще не бывал. Если бы только пехота, а тут еще двадцать танков. «А вот вроде бы не все на меня, машин пять повернули на соседа», – чуть успокоился Вольхин.
Танки открыли огонь с коротких остановок. Затрещали автоматы пехотинцев. Из окопов ответили из винтовок. Потом включились и два станковых пулемета. Несколько танков быстро переехали окопы, но потом сразу три из них, словно споткнувшись обо что-то, встали. Один закрутился, разматывая гусеницу, с брони другого потек огонь – кто-то ловко угодил бутылкой с бензином. Третий не горел, но стоял, тоже, видимо, подбитый.