Мы не мафия, мы хуже

Бабкин Борис Николаевич

– Уж больно ты догадлива, – хмуро заметил он. – Но запомни: не дай Бог, где вякнешь. Я в этом не участвую, но долю свою с них получу.

– Так, может, и мне что-то достанется? – Она, смеясь посмотрела на брата.

– Видела, как ты на нее глаза пялил, – сердито проговорила Зоя.

– Перестань, – усмехнулся Гога, оторвавшись от банки с молоком. – Баба она вполне, смотрится. Но от добра добра не ищут. Ты поэтому и затеяла эту борьбу в грязи?

– И поэтому тоже. Девка она сильная и знает кое-что, но…

– Перестань, Зайчик. – Гога поставил банку с молоком и, подойдя, обнял женщину. – Ну кого мне нужно? У меня есть ты, красивая,

сильная и проверенная в делах. Я люблю тебя и, – он подхватил притворно взвизгнувшую Зою на руки, – хочу тебя.

– Вот что, милый майоришко, – расхаживающий по комнате Кардинал остановился, – надеюсь, ты понимаешь, что Атаман не должен давать показаний. Все разговоры о том, что он блатной и ему сдавать кого-то западло, всего лишь слова. Сейчас или чуть позже он поймет, что для него это самый лучший вариант защиты, и тогда может перейти в нападение. Отправит писульку в органы, где подробно изложит дела нашей фирмы, и тогда все. Мы, конечно, выберемся, но основная часть наших людей сядет, и надолго сядет. Среди них будешь ты. – Он ткнул пальцем в сторону перепуганного майора. – Мы бы его давно взяли, но нам мешает милиция. А сейчас туда еще и солдатиков подтянули. Неужели они не допускают мысли о том, что он мог проскочить?

– Такие варианты имеются, – облизнув пересохшие губы, кивнул Наседин. – Но вероятность очень мала. Сразу были оповещены соседи. Кроме того, по всем самым маленьким населенным пунктам была разослана информация о розыске опасного преступника. И если бы Атаман хоть где-то засветился, мы бы знали. Он ранен, с ним брат. Сейчас все склоняются к тому, что они подельники. Несколько раз вызывали жену Орехова. Но она наотрез отказалась что-либо говорить. За ней установлено наблюдение. Но сегодня ее потеряли. Знают только, что она ходила к родственникам своего приемного отца, погибшего два года назад при весьма загадочных обстоятельствах.

– Надеюсь, сейчас этим не начнут заниматься?

– Разумеется, нет. Что же касается…

– Ты вот что сделаешь… – перебил майора Кардинал.

– Все нормально, – кивнул Робинзон, – так что не боись. Супружница твоя, значится, вооружилась. Чуть меня ножиком не ткнула, – весело вспомнил он.

– А хлопчик за тебя весь в беспокойстве. Хорошо, когда детишки имеются. – Он вздохнул.

– Слава тебе Господи, – прошептал Виктор, облегченно вздохнув.

– Я сказал все, – старик повернулся к Разину, – как мы, значится, обговорили. Что надумано очень хорошо – это ясно. Но вот в чем меня сомнение гложет. Если ты так им подгадить можешь, не пойдут ли они на крайние меры? Ведь терять все одно нечего. Хватанут Степку и Ритусю и скажут: али ты, Атаман, мать твою в кочерыжку, приходи, али…

– А ведь они могут! – ахнул Виктор.

– Не-а, – уверенно отверг это предположение Атаман. – Если я выйду, то меня с ходу мусора выцепят. Им не в кайф это будет. Не будут они рисковать.

– Может, ты напишешь бумагу? – спросил Виктор. – И я…

– Вот тогда они точно Ритусю и Степку убьют, – перебил его Робинзон. – Но, видать, дела сурьезные, коли так все закрутилось.

– А почему ты нам помогаешь? – спросил Степан.

– Решил напоследок в бороде почесать, – усмехнулся старик. – Если бы с год назад вот так вы заявились, я бы вас, наверное, принять принял, но отравил либо пристрелил бы. Глядишь, и орден бы от милиции заполучил. Или от мафии какую благодарность заимел. А зараз уж больно желание имеется им поперек горла непроглатываемой

костью, значится, встать, потому как жить на этом свете мне осталось совсем, значится, немножко. И желаю я прожить последние денечки весело. Как в молодости, – усмехнулся он. – Я, когда по лесам с автоматом хаживал, довольный был. Наверное, потому, что молод. Нравилось мне, что люди боятся. Потом, значится, все-таки за смерть отца и матери мстил. Но чтоб за нас ни говаривали, дома людские не жег и простых граждан не вбивал.

– Но ты сам говорил, – хмыкнул Степан, – что родственника сжег.

– Так это ж разве человек. – Робинзон покачал головой.

– Он один был? – с интересом спросил Виктор.

– С им жена и трое детишек, один другого меньше. Поэтому я выпустил всех и даже его не вбил. Было время, жалел об этом. Но и во время злости все едино детей и его выпустил бы. Это страшно, когда при детях родных вбивают. По себе знаю.

Братья переглянулись.

– Вы зараз настороже будьте, – поднимаясь, предупредил Робинзон. – У меня уже раза два в доме обыскивали. И усадьбу осматривали. Даже в погреб лазали.

– Слышали, – вздохнул Степан. – Я думал…

– Так что сидите як мыши, – повторил старик. – Еды и воды я нанес достаточно. Водицу все же берегите. Кто знает, что тамочки получится далее. Я пошел.

– Дед, – остановил его Степан. – А если ты вдруг того, ноги протянешь? Нам здесь точно хана будет.

– Все возможно, – кивнул Робинзон. В таком случае давайте вот как решим. Перед обедом, часиков в двенадцать, я буду каждый день спускаться за картошкой. Счас она уже мягкая становится, потому и держать ее лучше в погребе. Как залезу, слышать будете. Ежели пару дней не будет, значится, отдал Богу душу.

– Ты особо не торопись, – усмехнулся Атаман. – Ты нам сейчас как батя родимый. У нас с ним отцы разные, а ты вроде как общий.

– Тогда постараюсь с гостями к Господу Богу повременить, – усмехнулся и старик.

– Уж постарайся, – хлопнул его по плечу Атаман.

– Ты вот тут сидишь, – внезапно сказал Виктор, – а если в это время кто-то придет? И полезет в погреб?

– У меня сигнализация установлена. – Улыбнувшись, Робинзон потеребил бороденку. – Везде, где к усадьбе подойти можно, сигналки стоят. Наступаешь, и хлопок. Это дело я сразу сделал, как только сюда приехал.

– А чего хлопает? – не понял Степан.

– Так хлопушки. Нога на доску, значится, ступает, доска в углубление вдавливается. В досочке гвоздики с двух сторон забиты. К шляпкам – нитка капроновая. Ее порвать очень трудно. А ниточки до последнего натянуты и привязаны к кольцам хлопушек. Маленькое усилие, и хлопушки бах, – он махнул руками, – и человеку ниче, и мне слыхать. Это я в каком-то журнале вычитал. А когда я дома, значится, снимаю хлопушки. Доску подниму и отцеплю от гвоздиков петельки.

– Ну ты и мудришь! – захохотал Атаман.

– Жисть, она научит любой мудрости, – усмехнулся Робинзон.

– А если собака или еще кто-нибудь вроде? – сдержанно улыбнулся Виктор.

– И нехай, – махнул рукой старик. – Бабахнется, зараз наверх и выбираюсь. Ежели, конечно, я к вам ходом сюда, обратно, доски не ставлю.

– Варит у тебя башка, – одобрил Степан.

– Тем и живу покедова, – кивнул Робинзон и полез назад.

– Вы пока остаетесь, – сказал Кардинал сидевшим на стульях московским мотоциклистам. – У кого есть удостоверения? – Двое, достав, показали. Кардинал усмехнулся: