Мы никогда не умрем
Шрифт:
— Дура, — обреченно сказал Вик.
Он чувствовал себя полным идиотом. Он ведь увидел, что Ришу забирает отец, развернулся и ушел, даже не переодеваясь. Нужно было дождаться. Нужно было самому подойти к Вячеславу Геннадьевичу. Попросить Мартина поговорить, самому найти слова.
— А что мне делать было?! Я же не хотела, чтобы отец ее на месте убил, пусть лучше так, она же как бы и не виновата, и не знала, что пьет…
Вик молчал. Он понимал, что исправить уже ничего. Рита своей спасительной ложью, сама того не зная, сделала гораздо
«А когда спасительная ложь работала иначе?» — фаталистично спросил Мартин.
«Представляешь, что он себе напридумывал?» — спросил Вик, закрывая глаза.
«Я так понимаю, напридумывал — оставил дочку одну, ее кто-то напоил, еще тебе оправдываться придется, почему не проследил. А Риша, видно, перенервничала, напридумывала себе ужасов, и среди ночи сбежала чтобы скандала избежать. Просто прекрасно. Дай-ка мне».
Вик, кивнув, уступил Мартину место.
Мартин взял Риту за руки и сжал их.
— Ну, а ты-то чего дрожишь? Все же хорошо.
— Я не знаю, Вик… Ты бываешь таким… взрослым… с таким голосом… будто… будто у тебя и правда есть друг с дурацким именем, в которого ты иногда превращаешься… Я люблю тебя. Таким, — прошептала она, подаваясь вперед.
Она коснулась его губ поцелуем легко, совсем не так, как тогда, в подвале. Этот поцелуй был быстрым. Удивительно нежным, а главное — Рита явно не рассчитывала на ответ. Это было тихое, обреченное признание.
Мартин молчал. Может быть впервые он не знал, что ему делать.
Это неожиданное проявление чувств застало его врасплох. Рита тоже нуждалась в том, чтобы ее выслушали. Она чувствовала, что совершила ошибку, и хотела, чтобы ей сказали, что она ни в чем не виновата.
А еще Мартин почувствовал в этом поцелуе еще один смысл, тоскливый и ледяной. Рита, из своего мира, пустого, вульгарного и казавшегося Мартину уродливым и больным, отчаянно тянулась к простым, теплым человеческим чувствам. И к единственному, может быть, человеку, у которого их видела.
Пусть эти чувства были и не к ней.
«Мартин… ты понимаешь, что она поцеловала тебя?»
«Да».
«Так почему не ответишь?» — вдруг спросил Вик.
«Я не могу. Это, что она говорит про любовь, это… Неоткуда взяться никакой любви. К тому же у тебя есть Риша. Это неправильно».
«Это у меня она есть. Брось, Мартин. Пожалуйста, я и так краду твою жизнь. Что плохого случится, если ты поцелуешь девушку, которая этого хочет, и которая давно тебе нравится?»
Рита смотрела на него растерянно и беспомощно, и на ее бледном лице плясали отблески догорающей свечи. Огонек в темноте.
Мартин притянул ее к себе, и привычным жестом прижал ее лицо к своему плечу. Он привык делать так с Ришей, когда пыталась его поцеловать.
От ее волос пахло дешевыми духами, которые так раздражали Вика. Мартину они вдруг показались удивительно теплыми и уютными. Настоящими. Неожиданно для самого себя он понял, что хочет этого. Что «быть человеком» — значит, поддаваться человеческим желаниям и совершать
Думать было некогда. Он наклонился и поцеловал ее, стараясь не задумываться над тем, что делает.
У ее губ был привкус вишневых сигарет. Рита отвечала на его осторожный поцелуй нежно, без отрепетированной вульгарности. Отстранившись, он еще раз легко коснулся уголка ее губ, словно запечатывая поцелуй или ставя точку.
— А я теперь поняла. Ты настоящий, — грустно сказала Рита.
Мартин невольно вздрогнул. Он знал, что она имела в виду совсем другое, но у ее слов было больше смысла, чем она в них вложила.
— Я ей не стану рассказывать, не волнуйся. Это мне… на память. Вик, ты злишься?
Она даже не помнила его «дурацкого» имени. И ей было незачем его помнить. Мартин печально улыбнулся.
— Нет. Я не злюсь, Рит. Спасибо тебе. За все.
Действие 12
Леди с серыми рукавами
Я не мешаю брату моему искать погибели, которая ему по вкусу. Р. Л. Стивенсон
Вик пытался погладить белоснежную рубашку, разложив на столе, застеленном покрывалом. Движения выходили нервными и ему все время казалось, что он вот-вот ее прожжет.
— Мартин, что с этими женщинами вообще не так?! — раздраженно выдохнул он, отставив утюг.
Результат ему не нравился.
Вчера он съездил в больницу. Риша пришла в себя, и его даже впустили в палату. Она виновато улыбалась и ничего не объясняла, а потом смотрела на него с таким отчаянием, будто ждала, что он вот-вот скажет или сделает что-то ужасное. Что — Вик придумать не мог.
Она не отвечала на вопросы, не рассказывала о спектакле, но постоянно, взахлеб говорила о Мари. Она привезла ее в больницу, она ездит к ней почти каждый день. Она привезла цветы и собрание сочинений Михаила Чехова в одном томе — в книге желтые страницы и мелкие буквы, от них у Риши болят глаза, но она все равно читает. Вик слушал весь этот щебет и метался от ревности к раздражению — если бы не Мартин, Мари сидела бы дома вместе с собранием сочинений Михаила Чехова. И какого черта она вообще подсовывает больной девочке такие книги?
«А что с ними не так, Вик? Видишь ли, Рише слишком часто говорили что-то про ее мать и какую-то там репутацию. Тоже мне, высшее общество», — усмехнулся Мартин.
— Ну и что? Она что думала, что я начну руки заламывать о ее порочности, когда узнаю, что она — о ужас — выпила водки?! То есть Мари считает меня отморозком, а Риша — идиотом?!
«Она не может думать иначе, Вик. Ей с детства внушают эту ересь. Если бы у нее не было таких мыслей — она бы и не пила. Ну или пила бы, но как все нормальные люди, и хотя бы получила удовольствие, бегая в рубашке по сугробам».