«Мы одной крови». Десант из будущего
Шрифт:
Влетела рыже-белая, вся такая празднично-чистая. Никаких каблучков, кроссовки, спортивная белая толстовка.
– Ой, я смотрю, эсэмэска пришла…
Мама тактично удалилась. Женька обнимал подругу, целовались, конечно.
– С пальцем что? – задыхаясь, прошептала Иришка. – Только не говори, что сунул не туда.
– Я-то туда, а они на него ящик – бряк! Чуть не сломали. Ящик, между прочим, со снарядами. Танковыми…
– Врун.
– Если честно, то об рельсу с размаху задел. А ты с чего к медикам вдруг подалась? Что-то случилось?
– Здорова целиком и полностью. Могу справку показать. И анализы. Вот только там у них новые томографы и эти, как их, «Двуликие Янусы»…С телефонами туда вообще не пускают…
Стояли у окна: под моросящим дождиком в Нескушном гуляли собаки и хозяева. Женька обнимал подругу со спины, терся щекой о такой мягкий душистый капюшон толстовки.
– Слушай, Джогнут, ты вот на этих четвероногих смотришь,
– Естественные мысли. А у тебя какие?
– Пошли прокатимся. А то маман твоя опять кайф обломает.
Женька спешно накинул курт ку:
– Мам, я Иришку провожу.
– Поезжайте. Только я тебя, Ириша, очень прошу, не гоняй, как у вас там модно.
– Ой, да мы не спеша, с чувством…
Ух, вот шпионы умеют этак двусмысленно улыбаться, и девушки красивые тоже умеют. И пробирает. Хотя и по совершенно иным причинам…
Без БТР и иной громоздкой техники двор Отдела казался пустоватым. Правда, на КПП теперь дежурили и контрактники, вполне себе с оружием и полным боекомплектом. Говорили, что и комендачи будут в полноценный караул заступать – пока их усиленно возили на стрельбище, напоминали, с какой стороны автомат стреляет. Но вообще-то, как сказали на совещании, «периоды ремиссии пока будут преобладать». Совещание было широким – человек в пятьсот, и товарищ Земляков был там единственным с позорной «соплей» на погоне. Преобладали звезды покрупнее лейтенантских. Впрочем, Женьке обещали повышение в звании, документы на сержанта уже готовили. Еще обещали кардинально увеличить штат Отдела, дать помещение, оборудование и вообще облагодетельствовать по самое не могу. Пока все шло новой службе, возглавляемой полковником Варшавиным – ФСПП какое-то. Бывший начальник выступал и на совещании. Этот доклад Женька понял, остальных докладчиков не очень. «Враг неведом, угроза реальна» – вот это только и дошло. Зачем переводчика на совещание загнали – непонятно. У Отдела имелась своя, точно обозначенная задача, и выполнять ее придется, не дожидаясь обещанного усиления. Пока работали привычным составом: Коваленко, товарищ Земляков да Филиков со своими расчетчиками. Ну и камрад Хольт, естественно. Отто влился в немногочисленные ряды Отдела надолго, специалистом он был хорошим, да и парнем неплохим. Прадедушка его, кстати, закончил войну в Тунисе, в мае 43-го, так что ничего не царапало. Дело сейчас было общим, загранпаспорт у Женьки имелся – грозила командировка в Бремен. Надо будет Иришке там что-то симпатично-сувенирное прикупить, чтоб не боялась так внезапных отлучек военнослужащего.
– …Ойген [106] , в Allgemeine [107] этот господин не числился, – сказал Отто.
– Да, понятно. Похоже, он вообще не был военнослужащий. Может, из аппарата Reichsstatthalter [108] – с тоской предположил Женька.
Искали некоего Франца Конце. В конце 44-го и в марте 45-го он пересекался с доктором Швайбером. Этот самый доктор был известным (в узких кругах) математиком. Сканы его дневников Женька видел: такое расшифровывать – лучше сразу застрелиться. К счастью, дневниками занялись профильные специалисты, а Отдел продолжил свои изыскания. Честно сказать, пока топтались на месте. Все топтались: и Отдел «К», и коллеги товарища Попутного, и немцы в своем Бремене. Версии были, доказательств не хватало. В Бремене вышли на группу «Норфик» [109] . Была вроде бы такая тайная организация в конце войны. Готовила втайне от верхушки Третьего рейха пути отступления. Известно о ней было немного: какие-то показания эсэсовца, изловленного в конце 40-х, смутные слухи, удалось установить (предположительно) круг соучастников. Что-то по «Норфику» имелось у американцев, но янкесы, понятно, тянули с официальным ответом. Сами немцы с «кальками» вообще не работали – в 1958 году бундестаг специальным актом запретил любые исследования в этом направлении. Возможно, тогда, в 50-х, чуть больше знали о «Норфике» и созданной в конце войны установке по прорыву «калек». В том, что опыты в конце войны велись, сомнений не оставалось. Следы бессмысленно мощного и грубого воздействия отследить было не так сложно. Сложнее было предсказать последствия. Экая ирония – в 44-м хлопнули дверью, а дом начал рушиться 70 лет спустя. Конечно, идиотские физики-подпольщики – не единственная причина нынешних изменений физических характеристик Земли, но уж посодействовали катаклизмам жестоко…
106
Ойген – немецкий вариант имени Евгений.
107
Allgemeine SS ( нем.) –
108
Reichsstatthalter ( нем.) Рейхсштатгальтер – представитель имперского правительства Германии на подведомственных территориях.
109
Упрощенно. Правильно: Hopfkucuck ( нем.) – Глухая кукушка. Не оглохшая вследствие тайных экспериментов Третьего рейха, а подвид из семейства кукушек настоящих. Латинское название – Cuculus saturatus.
Отдел «К» со своей стороны пытался отследить связь между убийством Варварина и этим самым «Норфиком». Связь была – тот немецкий офицер в Нурмолице фигурировал и в немецких материалах по «Кукушке». Но как он мог выйти на Варварина? Оставался Найок – штурбаннфюрер СС, завербованный Отделом в 1943 году в Харькове. Этот Хельмут Найок вполне исправно и даже весьма активно работал на Отдел. Но никаких иллюзий в Отделе не питали – уроженец Киля, исполнитель одной из самых известных провокаций XX века, не задумываясь, станет двойным или тройным агентом. Женька помнил глаза штурбаннфюрера – падла страшная. Но связи между склизким-скользким агентом и «Норфиком» пока не находилось.
Ничего, найдется. И «Кукушку» нащупаем, и самого камрада Хельмута за хобот возьмем. Время вот только поджимает. Эхо работы установки «Норфика» в любую минуту может докатиться. Экое цунами устроили, козлы…
Ну, хорошие новости тоже были. Вышел на связь Севастополь-44. Пока единственная шифровка, закодированная чисто символически, но это же только начало, а? Работал и Попутный. Деталей Женька, естественно, не знал, но кроме активизации поисков мерзопакостного «Норфика», начальство (уровнем куда повыше Отдела «К») разрабатывало еще один план. Стратегический. Под рабочим названием «Исток». Как будет выглядеть подобная попытка организованной эмиграции, Женька даже представить себе не мог. Ведь миллионы людей. Естественно, не в 1944-й, и даже не в 1964-й. Подготовиться никак не успеют. Сначала специалисты вроде нашего клоуна Виктора Ивановича уйдут, контакты крепить и взаимодействие налаживать, потом группы инженеров и ученых. А официально людей много позже перебрасывать начнут. Пока 1975 год фигурировал. Вполне себе симпатичный год, со всякими там совещаниями в Хельсинки и стыковками «Союз-Аполлонов».
Да, без участия Отдела «К», конечно, такое огромное дело не обойдется, но это позже будет. Пока «Норфик» на повестке дня. Если их, гадюк, вовремя отловить, может, и не придется миллионам мирных людей с обожаемыми иномарками прощаться, от диванов и ТВ с любимыми телешоу отрываться? Фору мы, конечно, получим, но там, в социалистическом прошлом, ведь и работать придется совсем иначе. И готовиться, готовиться к концу, кукушкой безумно-немецкой накликанному.
– Перекурв? – спросил Отто.
– Он самый. Только лучше без курв. Кружкой кофе обойдемся.
Проясняя тонкую грань между «куром» и «курвом», пошли в пищеблок. Из кабинета начальства доносилось рявканье и музыка. Новые времена: у Коваленко стиль работы куда погромче, чем у Сан Саныча. То рявканье – вовсе не ругань, а обсуждение текущих вопросов с начальником внутренней охраны – новый капитан был чуть пониже Валеры, но пошире в плечах. В дверь проходил исключительно боком. Кажется, из спецназа ВКО [110] перевели. Беседе серьезных мужчин негромко подпевали динамики компьютера:
110
ВКО – войска воздушно-космической обороны.
Немножко не того десятилетия песня. Ну, Валера об этом наверняка знает. Звуковой ретрофон помогает старшему лейтенанту сосредоточиться и верить, что он вернется. Туда. Где девушки в ужасных сапогах, где трусов и паникеров расстреливают, а Ташкентский фронт однозначно презирают. Ведь как ни убеждай себя, что здесь тоже важно и нужно, что тоже почти фронт, совесть мучит, не отпускает, зараза такая. Ну, вернуться-то придется…
111
М. Танич «Встают рассветы», 1962 год.