«Мы от рода русского…»
Шрифт:
На днепровских порогах руками печенегов византийцы разделались со своим, возможно, самым страшным, самым опасным врагом за последнее столетие. По существу, всю свою самостоятельную политическую и военную жизнь Святослав посвятил борьбе с Византией.
Откуда такая страсть, такое постоянство? И мы вновь и вновь возвращаемся к загадочной фигуре анеп-сия, к долгой беседе Ольги с Константином VII и его женой, к раздраженной реакции императора на требования Руси, настаивающей на династическом браке, и еще и еще раз приходим к мысли, что 9 сентября 957 года императорская семья отказала Руси в родственных связях, нанеся и Ольге, и Святославу смертельное оскорбление.
Но
В это время не могло еще быть речи о крещении всей Руси: слишком велика была языческая толща. И хотя христианство медленно, но верно пробивало себе дорогу среди русской правящей верхушки, час его еще не пробил. Да и молодой наследник престола, его языческая дружина не выказывали никакого почтения к православным святыням и продолжали величать своих языческих богов во главе с Перуном.
И все-таки к этому времени уже был опыт крещения Болгарии, правитель которой сегодня именовал себя царем — цесарем. В начале 50-х годов X века, незадолго до прибытия Ольги в Константинополь, крестились два видных венгерских вождя Дьюла и Булчу.
Остатки языческой Европы приобщались к христианству с тем, чтобы уже в рамках христианизированных государств вести своп внешнеполитические игры. И копечно, Византия лихорадочно расставляла сети для улавливания не столько душ новых прихожан, сколько для извлечения политических выгод, потому что за спиной константинопольского патриарха стояла светская императорская власть. Она диктовала византийской церкви свои политические решения.
Ольга попыталась сделать первый шаг в этом направлении; о крещении Руси вопрос еще не стоял. 9 сентября она просила императора о личном крещении, причем в присутствии его самого.
Константин VII в своих записях молчит по этому поводу, но русская летопись безыскусно, но красочно передает историю крещения Ольги, которая весьма напоминает старинное предание. И хотя легендарность этой записи трудно отрицать, но за флером легенды, туманной старины вдруг просвечивают тзкие реалистические, такие мирские страсти, о которых, возможно, не подозревал автор летописной записи. <:Азъ погана еемь,— будто бы заявила Ольга императору,— да аще мя хощешн креститп, то крести мя самъ; аще ли то не крещуся».
В этой фразе, кажется, отражена вся суть происходящих событий: и император, и Ольга — естественно, каждый в своих целях — шли навстречу друг Другу. Константин VII хотел крестить в Константинополе русскую княгиню и видел в этом свою выгоду. Ольга тоже собиралась креститься, но с одним условием — чтобы ее крестным отцом являлся сам византийский император. Именно так было в случае с Болгарией, когда восприемником болгарского князя Бориса I стал император Михаил, давший ему свое христианское имя.
Во-вторых, Ольга просила, чтобы ей было даровано христианское имя Елены, не в честь жены Константина VII, хотя и в этом совпадении был весьма высокий расчет, а в честь императрицы Елены, матери Константина I, сделавшего христианство официальной религией Римской империи. И наконец, Ольга обратилась с просьбой, чтобы император официально назвал се своей дочерью. Кажется, что это само собой разумеется; если Константин VII выступает в роли крестного отца,
В раннем средневековье такие понятия, как отец, сын, брат, дочь, в отношениях между монархами различных государств были исполнены большого политического смысла. Известны случаи, когда иностранные правители для возвышения своего престижа настойчиво старались получить для детей титул «сына византийского императора».
Так, в VI веке персидский шах Кавад просил у Юстиниана I, чтобы тот -^усыновил» его третьего сына Хосрова, будущего Хосрова I. Шах рассчитывал, что это поможет Хосрову в борьбе со своими братьями за персидский престол. Но ему было отказано, так как греки боялись, что такое «усыновление» обернется для них претензиями шахской династии на византийский престол.
Зато император Маврикий стал названным отцом шаха Хосрова II, что в известной степени ослабило длительный натиск персов на владения Византии.
Братьями именовали в империи франкских императоров. К болгарскому царю императоры обращались с титулом «сын». И руссы середины X века прекрасно понимали, что они хотели, к чему стремились, настаивая на титуле «дочь» в применении к титулу русской княгини — архонтиссы.
Судя по летописи, все эти просьбы были удовлетворены: «...И крести ю (ее) царь с патреархомъ... Бе же речено имя ей во крешеньи Олена, якоже и древняя царица, мати великаго Костямтина».
В заключении рассказа о пребывании Ольги в Константинополе сообщается, что император «отпусти ю, карекъ ю дъщерью собе:>.
Любопытно, что слово «дщерь» встречается в этом же рассказе совсем в другом контексте именно в значении крестной дочери, но на прощальном отпуске Константин VII обратился к Ольге со словом «дщерь», что означало признание за ней определенного внешнеполитического титула. Русская княгиня добилась того, чего добивались до нее персидский шах, болгарский царь.
До полного равенства, до титула «брат», «сестра.» было еще далеко, но и этот успех был весьма ощутимым в рамках европейского сообщества государств.
Крещение Ольги состоялось между первым и вторым визитами к императору, т. е. в интервале между 9 сентября и 18 октября 957 года. Мы даже можем догадываться, где это произошло,— в соборе святой Софии — главном храме Византийской империи, что также было не случайно,
Ольга выбрала местом своего крещения основную православную святыню империи, где вел службу и читал свои проповеди сам патриарх. Он же совершил над ней и обряд крещения.
О месте крещения Ольги мы косвенно узнаем и но такой, казалось бы, незначительной детали. На первом приеме во дворце Ольге было преподнесено ее «слеб-ное> — содержание в Константинополе — 500 милиари-сиев на дорогом блюде. Прошло триста лет, и в 1252 году русский паломник из Новгорода Добрыня Ядрсйко-вич, будущий архиепископ новгородский Антонин, увидал в ризнице храма святой Софии драгоценное блюдо, принадлежавшее некогда русской княгине Ольге. «И блюдо велико злато служебное Олгы Руской, когда взяла дань, ходнвше ко Царюгороду, Во блюде же Олжи-не камень драгий, на том же камени написан Христос; от того Христа емлют печати людие на все добро: у того же блюда все по верхови жемчюгом учинено». Что это за блюдо? То ли, на котором Ольге преподнесли 500 милнарнсиев, или какое-то другое, но ясно, что Ольга пожертвовала баснословно ценную вещь в храм святой Софии. Почему такое внимание? Ответ напрашивается сам собой. Это был храм, где русская княгиня принимала крещение. Память о ней жила здесь и через триста лет.