Мы отстаивали Севастополь
Шрифт:
— Мы вернемся! Обязательно вернемся!
Подводная лодка Л-23 дожидается нас на рейде. Матросы помогают сойти на узкую, скользкую от воды палубу. Один за другим втискиваемся в круглый люк. В слабо освещенных отсеках невероятно тесно. Люди размещаются где только можно. Более ста пассажиров приняла лодка. Сидим плечо к плечу на стальном настиле, не имея возможности даже вытянуть затекшие ноги.
Оглядываюсь. Знакомые лица. Здесь секретарь городского комитета партии Борис Алексеевич Борисов, которого [229] знают все защитники Севастополя. Он много раз бывал в нашей бригаде, ходил по переднему краю, беседуя с матросами. В прошлом военный моряк, Борисов не расстается с флотской формой. На нем и сейчас темно-синий китель, на забинтованной голове флотская фуражка с потускневшей золотой эмблемой.
Над головой хлопнули клапаны вентиляции, с шумом врывается вода в балластные цистерны. Лодка погружается. В корме тихо, монотонно воют электромоторы и шелестят, рассекая воду, винты.
Чем дольше, тем труднее становится дышать. Расстегиваем воротники гимнастерок, снимаем пояса, но облегчения не чувствуем. Матросы любезно предлагают нам по кружке кислого сухого вина и по два сухаря. Мы хоть голодны, но есть не можем. Одолевает какая-то невыразимая тоска.
Подводный корабль не рассчитан на такое число пассажиров. Через несколько часов все обливаются потом и дышат, как рыбы, выброшенные на берег.
Командир лодки капитан 2 ранга Фартушный решает всплыть и провентилировать отсеки. Но лодку тотчас замечают вражеские катера-охотники. Срочно погружаемся снова. Противник сбрасывает глубинные бомбы. От близких взрывов лодку встряхивает, гаснут электрические лампочки.
Сосредоточенный, проходит по отсекам контр-адмирал Фадеев. Он идет в ходовую рубку. Так принято. Он старший, а старший в моменты опасности должен быть рядом с командиром корабля. Лодка маневрирует и уходит из-под удара. Разрывы бомб удаляются. Из центрального поста поступает распоряжение: не производить никакого шума. Электромоторы сбавляют обороты. Теперь их [230] почти не слышно. Ползем со скоростью полтора узла — около двух с половиной километров в час. Время тянется бесконечно. К утру оказываемся на траверзе Балаклавы. Катера противника все еще рыщут поблизости. Нет-нет да и снова грохочут взрывы.
Всплыть удается только через сутки, когда от недостатка кислорода многие уже начинают терять сознание. Запущены вентиляторы. Прохладный морской ветер гуляет по отсекам. Мы ловим его раскрытыми ртами и не можем надышаться.
Наконец прибываем в Новороссийск. Когда лодка всплыла, в ее легком корпусе насчитали множество больших и малых пробоин. Ведь более четырехсот глубинных бомб сбросил на нее враг во время пути.
В порту еще свежи последствия вчерашнего налета вражеской авиации. Над покрытой мазутом водой возвышаются надстройки разбитых, затопленных кораблей.
Среди этих кораблей лидер «Ташкент», который сделал много рейсов в осажденный Севастополь. Его водил славный командир — капитан 1 ранга Василий Николаевич Ерошенко.
Первое впечатление о Новороссийске — поражающая тишина. Беспрерывный шум, грохот в Севастополе стали чем-то обязательным. А тут тишина. К ней относишься недоверчиво, подозрительно. Так и кажется, что вот-вот из-за угла, из-за куста выползет фашистский зверь и оскалит на тебя зубы. Ночью снятся кошмары, беспрерывные атаки. Я думал, что это только у меня, но, оказывается, и Ищенко, и Васильев, и другие переживают то же самое.
Эвакуированных встречают заботливо, организуют для них бани, хорошее питание, отдых. Командир Севастопольского военного порта генерал-майор Павел Селиверстович Гавриков беседует с каждым из нас, за обедом угощает так, как давно уже мы не ели. А на другой день, утром, я прибываю в штаб флота на девятом километре от Новороссийска и пишу отчет о последних днях боев в Севастополе. Начальник оперативного управления флота капитан 1 ранга О. С. Жуковский объявляет мне:
— Все командиры соединений, в том числе и вы, Евгений Иванович, должны явиться в Ростов, в распоряжение штаба Южного фронта.
— Очень хорошо, — отвечаю я. [231]
— Но Филипп Сергеевич решил вас оставить на флоте, — уточняет Жуковский.
— На флоте так на флоте....
Теперь моя должность — заместитель начальника тыла флота. Отправляюсь в Поти к новому месту службы. По пути заезжаю в Сочи и встречаю там полковника Горпищенко с перевязанной рукой и полковника Потапова. Они тоже уже имеют назначения: Горпищенко командиром стрелковой дивизии поедет на Южный фронт, Потапов будет командовать морской стрелковой бригадой на Закавказском фронте.
Многие офицеры нашей бригады выступают в новой роли: подполковник Красников поставлен во главе батальона морской пехоты. Стал командиром стрелкового батальона капитан Рудь. Сотни наших командиров и краснофлотцев, эвакуированных из Севастополя и выписавшихся из госпиталей, вливаются в новые формирования и идут на фронт.
Каждый день связываюсь со всеми портами побережья: не прибыл ли еще кто-нибудь из наших с крымской земли?
Действительно, люди прибывают. Совинформбюро сообщило, что советские войска оставили Севастополь 3 июля. Но бои на Херсонесском мысу продолжались еще пять дней. И все это время к Крыму пробивались наши небольшие корабли и подводные лодки, забирая людей.
Неожиданно в Батуми заявляется наш «морской полковник», капитан 1 ранга Евсеев, а с ним еще полсотни севастопольцев. Они вышли из Стрелецкой бухты на трех старых, еле державшихся на воде катерах. По пути застал шторм, два суденышка затонули. Евсеев подобрал плававших среди волн матросов — всех до одного! — и довел единственный, перегруженный сверх всякой меры катер до Кавказского побережья. Когда катер ошвартовался в Батумском порту, в его баках был всего килограмм горючего.
В ночь на 3 июля старший лейтенант Леонид Кириллович Андреев, командир роты третьего батальона, собрал 77 бойцов и командиров и повел их на рейдовый буксир СП-2, который он заметил в Южной бухте. В мирное время никто бы не выпустил такое судно в открытое [232] море. А теперь капитан буксира М. Семенов охотно принял предложение Андреева. Старший лейтенант взял на себя командование этим рискованным переходом. Отдав швартовы, буксир в темноте, без ходовых огней направился в море. На берегу полыхали пожары, ослепительно вспыхивали разрывы снарядов. Но водная гладь была черной, и маленькое суденышко незамеченным проскользнуло на внешний рейд, обогнуло Херсонеоский мыс к взяло курс на Новороссийск. Утром на буксир напали вражеские самолеты. Они сделали двенадцать заходов, сбрасывая небольшие бомбы и обстреливая судно из пулеметов. Чуть погодя появилась новая шестерка самолетов, она совершила пятнадцать атак. Море вокруг буксира кипело от взрывов. Из 77 пассажиров, сгрудившихся на тесной палубе, 49 было ранено, двое — убито. Маневрируя, буксир уклонялся от удара. Вдруг оказалось, что кончился уголь. В топку полетели ящики из-под снарядов, доски от шлюпки. Соорудили парус из брезентовых чехлов и обвесов. Ветром буксир отнесло к турецким берегам. Здесь моряки раздобыли немного топлива и нейтральными водами дошли до Батуми. Ступив на Большую землю, наши мореплаватели сейчас же пошли во флотский экипаж, откуда попали во вновь формирующиеся части. В составе «команды» Андреева совершили путешествие на буксире капитан-лейтенант А. А. Косенко, старший лейтенант П. М. Харченко, лейтенант В. Г. Анохин, политрук И. Я. Лысенко и многие другие воины бригады.
Менее удачным был переход «морского охотника», на котором находились начальник штаба бригады Кольницкий и мой помощник по материально-техническому обеспечению Будяков. Самолеты противника потопили корабль. Немногим хватило сил вплавь добраться до Анатолийского побережья. Кольницкий и Будяков погибли.
Встретил я снова секретаря редакции Михаила Марфина, вплавь добравшегося до одного из последних «морских охотников», подходивших к Херсонесу, командира минометной батареи лейтенанта Бориса Михайловича Аганесова, сержанта Петра Широкова, бывшего шофера полковника Осипова, а затем служившего в нашей бригаде, и десятки других боевых друзей, геройски сражавшихся на крымской земле уже после того, как был оставлен Севастополь. [233]