Мы пойдем с конем по полю вдвоем…

Серия «Лучшие поэты»

В оформлении книги использованы фотографии из личного архива автора и графика Екатерины Шагановой

Выйду ночью в поле с конем,

Ночкой темной тихо пойдем.

Мы пойдем с конем по полю вдвоем,

Мы пойдем с конем по полю вдвоем.

Ночью в поле звезд благодать,

Боле никого не видать…

Только мы с конем по полю бредем,

Только

Сяду я верхом на коня —

Ты неси по полю меня!

По бескрайнему полю моему,

По полю бескрайнему, вольному.

Дай-ка я разок посмотрю,

Где рождает поле зарю.

Ай – брусничный свет, алый да рассвет,

Али есть то место, али его нет?

Полюшко мое, родники,

Дальних деревень огоньки,

Золотая рожь да кудрявый лен —

Я влюблен в тебя, Россия, влюблен.

Будет добрым год-хлебород.

Было всяко, всяко пройдет.

Пой, златая рожь, пой, кудрявый лен,

Пой о том, как я в Россию влюблен!

Разбирая архивы – есть у меня такой заветный сундучок, – наткнулся на метрику из роддома больницы № 68. Пожелтевший от времени документ сообщал о рождении 4 марта 1965 года младенца весом 3100 г и ростом 51 см. Фамилия Шаганов – беглым почерком, имя не проставлено. Первое впечатление, что написанное касается незнакомого тебе однофамильца. И не сразу понимаешь, что это о тебе самом. Что выписан из медицинского учреждения 14 марта с прибавлением в весе в 350 граммов.

Получается, что десять дней пребывал я в отличном физическом состоянии, развивался в пеленках, а у родителей были сомнения, каким именем назвать своего второго. Отложили до дома. И ведь были, видимо, варианты. И тут можно пофантазировать – какие именно? К сожалению, у родителей об этом уже не узнаешь… Но, прожив свои на сегодняшний день пятьдесят три года Сашей, Александром, Саней, иногда Александром Алексеевичем (не часто), понимаешь, что очень трудно даже представить, как еще по-другому могли бы тебя величать. Нет уж, как нарекли, так уж и нарекли! Мне нравится, я не против.

Вообще, забавные вещи встретишь в личном архиве. И наличие его не зазорно, я не согласен, вы уж простите, в этом с Пастернаком. Нужно и заводить его и над рукописями трястись. А вот в том, что быть «знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь» – тут я соглашусь.

К таким же своеобразным метрикам можно отнести и первые школьные тетрадки. Вот, например, передо мной зелененькая цветом, подветшалая тетрадочка для работ по математике ученика 1 класса «В» Шаганова Саши. Написано рукой учительницы Людмилы Александровны. Сам я еще писать не умею. Палочки, потом единички, цифирьки – домашние задания. Первая оценка случилась 16 сентября – четверка. А спустя месяц перьевая ручка заменена на шариковую, это я и сейчас помню, без архивной подсказки. Такая замена своего рода поощрение, значит, справляешься и можешь уже не пачкаться чернилами, а выводить два плюс три шариковой ручкой. В тетрадке этой 23 такие четверочные оценки, пять пятерок и столько же троек. На обложке оттиск печати красной звездочки. Тетрадь не дописана до конца, последняя запись на девятом листке от 4 ноября. Потом каникулы наступили.

А дневник – а? Это вообще документище! Спасибо, что мама, будучи сама учительницей начальных классов (но в другой школе), сохранила, а уже потом они и в сундучок перебрались. Среди замечаний на предпоследней странице у четвероклассника Шаганова записи строгие.

«19.03. Безобразно ведет себя на перемене. Толкнул мальчика так сильно, что он мог сломать себе позвоночник». А ведь на самом деле давал кому-то сдачи. Я, кстати, за всю свою жизнь никого не ударил по лицу. Ни в детстве, ни потом. Хотя многим и не мешало бы врезать! Но так уж я воспитан: бить человека по лицу – последнее дело.

«7.05. Мешает разговорами соседу». А иначе зачем мои места за школьной партой были всегда на «галерке»?

«8.05. Безобразно ведет себя на уроке изобразительного искусства». Рисовать я до сих пор не умею. Но моя жена Катя – художница. И за обедом я вполне сносно могу поддержать беседу о каком-нибудь там «Бубновом валете».

Я в рабочей семье народился,

Юных Ленинцев улица звалась.

Этим фактом я очень гордился —

Всей страны моя гордость касалась!

Глядя в нежную даль Первомая,

Я шагал, семилетний оболтус,

Кулачонки от счастья сжимая

За страну, устремленную в космос.

Отутюжен костюмчик воскресный,

Выходная рубаха надета,

Жизнь веселая, мир интересный —

Детству я благодарный за это.

По подъездам гуляют гитары,

Серебря перезвонами полночь.

Откликаются смехом бульвары,

Жив на свете Владимир Семеныч…

Репетируют школьные ВИА,

Налагают запрет педсоветы.

Не слагаю стихов о любви я —

О любви пели нам «Самоцветы».

Пригуби из горла кислый «Рислинг»,

Вспомни вкус сигареточки «Ява»…

Эх, вернуть бы те грешные мысли

Для сегодняшней грешной забавы.

Не страдаю я по комсомолу,

И не жаль мне вчерашние танцы;

Как всегда, не везет по футболу,

Но в хоккей – нас стеснялись канадцы!

Да, конечно, не все было гладко,

Протоколы подписывал Пельше,

Но поболее было порядка,

И стреляли по гражданам меньше.

Пригуби из горла кислый «Рислинг»,

Вспомни вкус сигареточки «Ява»…

Эх, вернуть бы те грешные мысли

Для сегодняшней грешной забавы…

Оттого что она до сих пор не переименована, не знаю, как другие, а я себя чувствую по жизни поуверенней. До шести лет, мальчонкой – в колготках детских и шортах, по той моде, под неусыпным оком бабушки Насти пробегал я на той улице во дворе дома пятиэтажного, что рядом с кинотеатром «Кишинев». «Кишкой» – для простоты общения – наградили здание светло-рыжего кирпича старшие пацаны. Возводили его уже в моем понимающем пятилетнем возрасте. Помню.