Мы приехали лентяйничать
Шрифт:
Лена присела, отвела руки — прямые, напряженные, — оттолкнулась, без всплеска прорезала воду и ровным, неспешным кролем поплыла в море.
В прозрачной зеленой воде все дальше уходили белые туфельки, чуть-чуть вспенивая воду.
Матросы с одобрением отметили четкость и красоту стиля.
Гриша с ребятами отрабатывали старт. Лучше всех получалось у Спартака. Неплохо получалось и у Юли. У Тани — хуже.
Мне казалось, что Таня сердится и что между ней и Юлей происходит какое-то внутреннее соревнование.
Из-за
— Ушаковцы приплыли, — сказали моряки.
Я не понял, почему «ушаковцы». Из истории я, конечно, знал, что в XVIII веке был знаменитый русский флотоводец адмирал Ушаков. Но при чем тут он и эти фрегаты?
На расстоянии полумили шел морской охотник, вскидывал носом буруны. С капитанского мостика сигналили флажками парусникам.
— Убрать грот-бом-брамсель, — прочитал один из матросов.
Вскоре из разговоров моряков я понял, что в Ялте происходит съемка кинокартины «Адмирал Ушаков». Фрегаты назывались: большой, синий — «Дунай», а поменьше, белый — «Товарищ».
Из заплыва вернулась Лена. Моряки почтительно протянули ей руки, чтобы помочь подняться на мостки бассейна.
Лена села рядом со мной.
Мы разговорились с моряками и узнали, что они тоже снимаются в «Адмирале Ушакове».
Приплыл еще буксир, который тянул баржу, оборудованную как фрегат. Из люков выглядывали черные пушки. На флагштоке вился французский флаг.
К нам подсели и пионеры с Гришей: у них была передышка в тренировке. Ребят заинтересовало, почему на барже поднят французский флаг. Адмирал Ушаков сражался с французами? А если сражался, то где?
Моряки рассказали ребятам, что Ушаков сражался с французами в Средиземном море и освободил крепость Корфу. А у Синопа Ушаков разбил турецкую эскадру, которая хотела захватить Крым.
«Французский фрегат» отцепили от буксира, и начался бой между ним и «Дунаем».
На «Дунае» взвился русский флаг — белый с синим крестом. Слышно было, как затрубили сигнальные рожки: «Приготовиться к баталии!» Крышки у люков откинулись, вылезли голые по пояс матросы и протерли шомполами стволы пушек. «Дунай» разворачивался под ветром, прицеливался. Раздалась команда: «Фитиль пали!» — и ударили пушки.
Воздух сдвинулся, качнулся. В горах заухало, загремело, точно кто-то сбросил пустую железную бочку и она покатилась, грохоча и подскакивая на утесах. Над морем нависли плотные клубы порохового дыма. Едко запахло серой.
У «Дуная» обломилась рея, вспыхнул, как бумажный, парус. У «французов» тоже что-то загорелось: там, видимо, подожгли специально приготовленную паклю.
Дым сделался гуще. Вода покрылась копотью и пятнами орудийной смазки.
Морской охотник с киноаппаратом не переставал суетиться. Матросы и мы с ребятами были в восторге — когда
А сражение крепчало. Рявкали бомбами и фугасами чугунные пушки. Это так казалось, что бомбами и фугасами, потому что настоящих-то бомб и фугасов, конечно, не было.
Отлетали от кораблей щепки, обрывки вант и шлеек, пеньковых тросов. Обвисли, почернели в дыму паруса. У «Дуная» срезало кусок бизань-мачты, но зато «французы», охваченные сильным пламенем, начали крениться на борт.
До нас донеслось русское «ура». Мы тоже повскакали и закричали:
— Ура-а!
— Слава храброму адмиралу!
Когда бой утих и глядеть было не на что, все попрыгали в бассейн. Началась веселая игра в мяч.
Отказалась играть только Таня. Она осталась сидеть на берегу, обняла колени и положила на них подбородок.
Мяч был цветной, огромный. Прыгнул в воду и я. Пустяки, что плаваю скверно! Сейчас это незаметно. Громче всех смеялись и веселились Юля и Спартак.
И тут я понял причину Таниной грусти: Юля и Спартак всегда вместе, и, когда они вместе, им весело. А Тане от этого совсем наоборот — ей грустно.
От Юли и Спартака не отставала и моя Лена. Она кувыркалась, выжимала в воде стойки, вскарабкивалась ко мне на плечи и с громким смехом и брызгами сваливалась в воду, нарочно посильнее оттолкнувшись ногами, чтобы я тоже не устоял и свалился.
Один из матросов нырнул возле Юли и, неожиданно вынырнув, поднял на голове два пучка скрученных волос — получился черт.
Юля засмеялась. Засмеялись и мы все. Только Таня не смеялась, продолжала смотреть в море, где медленно рассеивался дым недавнего сражения.
— Жорка! — крикнул Спартак. — Ну-ка, я!
Спартак нырнул, долго пыхтел под водой, накручивал чуб, наконец, красный и задыхающийся, вылетел из воды, но рога не получились. Попытался и Жорка, но у него тоже не получились. А моряк все нырял и выныривал чертом.
Матросы погрузились в свои высокие шлюпки и поплыли в бухту. Мы с Гришей и ребятами помахали им на прощание и пошли на берег, на валуны, греться.
А солнце поднималось все выше — жаркое, ослепительное. Прижмуришься, посмотришь на воду — будто падают на нее с солнца брызги: это так отражается свет на мелких волнах.
В каменных излучинах гор и над скалами закурился желтый зной, задрожали в нем кипарисы и черепичные крыши домов.
Народу в море полно. Плавают на камерах от автомашин, которые потом катят к дому по тротуару, на смешных надувных рыбах и крокодилах.
Курносый щенок с высунутым сухим языком долго бегал возле моря, никак не мог подступиться. То он гнался за волной, то волна за ним.
Наконец щенок изловчился и укусил море. Чихнул, плюнул, потом рассердился и залаял.
Мы загорали, положив на глаза легкие и плоские камешки: это чтоб не напекло солнце.