Мы пришли с миром
Шрифт:
— Тогда вы должны знать, где она.
— К сожалению, — покачал головой Иванов, — об этом нам известно не больше вашего. Судя по косвенным данным, объект переместил ее на планетоид с двумя солнцами. Аналитический отдел предполагает, что это — историческая родина устюпенд. Однако в картографической службе Галактического Союза этот планетоид не зарегистрирован.
— Бросьте ваньку валять, Евгений Викторович! — озлился я. — Там, на берегу, находится телепортационный створ. Никогда не поверю, что данных о его размещении нет в Галактическом Союзе!
— Напрасно не верите, —
— То есть вы не можете вернуть Оксану на Землю?
— Увы.
Я непроизвольно бросил взгляд на телефон. Телефон молчал.
— Она не позвонит, — сказал Иванов.
— Кто — она? Кого вы имеет в виду?
— Любовь Петровну Астахову. А вы кого имели в виду?
— Почему? — проигнорировал я вопрос, посчитав его риторическим.
— Потому что с ней поработали наши психотехники.
— Что?!
— Успокойтесь! — Иванов властным жестом усадил меня на место. — Воздействие было мягким и корректным. В настоящий момент память Любови Петровны заблокирована и она уверена, что у нее никогда не было дочери. Мало того, блокировка оказывает на окружающих психокинетическое воздействие — никто никогда в присутствии Любови Петровны не заговорит о ее дочери. Но как только Любовь Петровна услышит ее голос, произойдет разблокировка сознания и память восстановится без каких-либо последствий.
Я снова посмотрел на телефон.
— Забыть о дочери... Ничего себе — мягкое и корректное воздействие! И вы хотите, чтобы я вам поверил?
— А почему нет?
— Потому что за последние дни вы мне столько лапши на уши навешали, что и не знаю, чему верить, а чему нет.
— А вы думайте и анализируйте. Голова у вас зачем?
Я последовал совету, задумался, но ничего путного из этого не получилось. Все, о чем ранее говорил мне Иванов, могло оказаться ложью. А могло и правдой. Или полуправдой. Начитан, что такое настоящая дезинформация, когда контрразведка снабжает противника сведениями, основу которых составляет достоверная информация и лишь небольшая толика является ложной. Но эта толика опрокидывает выводы от полученных сведений с ног на голову.
— Вы меня использовали в качестве подсадной утки? — тихо поинтересовался я.
Иванов тяжело вздохнул.
— Решайте сами, — отмахнулся он. — Анализируйте, может быть, найдете более приемлемое определение.
И тогда я наконец-то заметил, что Иванов, всегда подтянутый, собранный, сегодня выглядит каким-то усталым и равнодушным. Когда Сева привел меня домой, мне было не до наблюдений. То ли Иванов разочаровался во мне как в агенте, то ли что-то пошло не так На мой прямой вопрос, что случилось, он, естественно, не ответит... Практически все факты, которые на протяжении нашего знакомства сообщал Иванов, можно было истолковывать двояко — как достоверные и как ложные. Но я все же нашел один непреложный факт, неопровержимость которого подтверждалась его существованием. Именно о нем я и задал вопрос.
— Кто — он?
— Вы имеете в виду объект?
— Да.
— Бог, — просто сказал Иванов.
— Что?!
— Можно и по-другому, — криво усмехнулся Иванов. — Создатель.
Некоторое время я обескураженно молчал. Иванов сидел в расслабленной позе усталого человека, и в его глазах плескалось этакое снисходительно-сочувственное сожаление мудреца, излагающего азбучные истины нерадивому недорослю. Вспомнились слова священника в хосписе: «Бог посылает вам испытание...»
— Не морочьте мне голову! — раздраженно бросил я.
— И не собираюсь, — вздохнул он. — Как по-вашему: что необходимо для того, чтобы появилась органическая жизнь?
— Бог, — фыркнул я.
Евгений Викторович кисло поморщился.
— И вы туда же. Я пытаюсь подтолкнуть вас к пониманию существования Создателя с чисто материалистических позиций, вы же притягиваете за уши теологию. Надеюсь, вам известно, что современная наука способна синтезировать простейшие клеточные структуры, но оживить их никак не удается. Как вы думаете, почему?
Я хотел по инерции съязвить, но передумал.
— Возможно, не выявлены все факторы, влиявшие на первичный бульон, — нехотя процедил я.
— Эти факторы ничем не отличаются от условий, необходимых для нормальной жизнедеятельности организмов, — сказал Иванов. — Кислород, температура в пределах двадцати-тридцати градусов Цельсия, наличие магнитного поля и солнечного излучения.
— Насколько мне известно, первыми на Земле появились анаэробные бактерии, — заметил я, — когда в атмосфере еще не было кислорода.
— Ого! — удивился Иванов. — Иногда вы своими познаниями ставите меня в тупик.
— Однако, барин, не лаптем щи хлебам.
Евгений Викторович поморщился.
— Нечто подобное вы уже говорили.
— И вы тоже «восхищались» моими познаниями. Может, хватит сомнительных комплиментов?
— Хватит так хватит, — не стал пикироваться Иванов. — Вы правы, первыми были анаэробные организмы. Но когда в атмосфере появился кислород, появились и аэробные организмы, причем независимо от анаэробных.
— А вам откуда это известно? — все-таки не удержался я от иронии. — Присутствовали на Земле четыре миллиарда лет назад при зарождении жизни?
— Не я. И не на Земле, — возразил Иванов. — Это достоверные данные исследований научных институтов Галактического Союза. Поверьте, и в настоящее время в Галактике предостаточно планет, на которых органическая жизнь только-только зарождается. Однако указанных факторов явно недостаточно, чтобы ответить на главный вопрос: почему генетическая программа живых организмов постоянно совершенствуется, позволяя органической жизни эволюционировать из первичной клетки во все более сложные многоклеточные существа, и предела этой эволюции нет, хотя сам факт существования эволюции видов противоречит энтропии Вселенной?