Мы пришли с миром
Шрифт:
— А с чего ты взял, что я тебе отвечу? — натянуто спросил я, напрягаясь от понимания, что в любую секунду объект может исчезнуть, так и не ответив в свою очередь на мои вопросы. В то же время был уверен, что, задай я вопросы напрямую, вероятность его исчезновения увеличится. Любопытен объект до крайней степени, и, только заинтриговав, я мог удержать его.
— А почему ты не хочешь отвечать? — удивился осьминог, по-прежнему не поворачиваясь ко мне, однако пряжа на туловище зашевелилась, нити раздвинулись, и в прореху высунулся голубой стеклянный
— Друзья?! — поперхнулся я и прочистил горло. — Другу не говорят, что он больше не нужен.
— Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — не к месту рассмеялся осьминог. — Я имел в виду, что твои марионетки мне больше не нужны. А поговорить с тобой, помочь, когда попросишь, я всегда готов.
— И в этом, по-твоему, заключается дружба?
— Тю на тебя! — безмерно изумился осьминог и уронил на стол стеклянный глаз. — А в чем же еще?!
Вопрос прозвучал настолько наивно, что меня покоробило. Лишний раз убедился, что в человеческих отношениях объект разбирается на уровне ребенка.
— Друзья не ждут, когда их попросят о помощи.
— Да?
— Да.
Осьминог задумался.
— А как же я узнаю, что другу нужна помощь? — наконец-таки нашелся он.
— Друга понимают без слов... — начал я втолковывать азбучные истины и тут же почувствовал, как в голове у меня будто забегали муравьи. — Э, нет, убери своих тараканов! — заорал я.
— Каких-таких тараканов? — притворно удивился осьминог.
— А то сам не знаешь!
Щекотание в голове прекратилось.
— А что, похоже? — спросил он и неожиданно рассмеялся, очевидно представив в моей голове тараканов. — Весьма любопытная штука — образное мышление! — резюмировал он.
Но мне на фантазии объекта было наплевать. После сканирования моего сознания стало ясно, что о намерении контролировать разговор следовало забыть. Знал он мои вопросы.
— Где Оксана? — напрямую спросил я.
— Не скажу! — слишком быстро ответил осьминог, и я понял, что к исчезновению Оксаны он имеет самое что ни на есть прямое отношение.
У меня перехватило горло, я шагнул к нему, протянул руку, но, вовремя опомнившись, вместо мохерового осьминога схватил стеклянный глаз. Не собирался я в очередной раз наступать на грабли — помнил, что произошло, когда попытался расправиться с Буратино.
— Значит, не скажешь?
— Не-а.
Объект вел себя как ребенок. Он словно играл со мной, но в то же время вряд ли понимал, что играет. Из клубка мохера выглянул еще один глаз, однако смотрел он не на меня, а на стеклянный глаз, который я зажал в руке.
— Тогда я тебе сейчас покажу, что такое дружба, — процедил я. Огляделся по сторонам, заметил возле шлифовального круга молоток и взял его. С капризными детьми нужно вести себя адекватно: по принципу: «Подавись своей игрушкой и не писай в мой горшок!»
— Что ты собираешься делать? — настороженно поинтересовался осьминог.
— Сейчас увидишь...
Двумя пальцами я прижал стеклянный глаз к столешнице, замахнулся молотком и... И почувствовал, как все мышцы окаменели — я превратился в неподвижную статую.
Осьминог вытянул щупальце и аккуратно вынул из моих пальцев стеклянный глаз.
— Скажи, пожалуйста, — как ни в чем не бывало обратился он ко мне, — как я должен поступать, когда один друг просит никому не говорить, где он, а другой друг требует назвать место, где находится первый?
Если в человеческих отношениях он разбирался на уровне ребенка, то в элементарной логике был силен. Однако я ничего не мог ответить. Стоял, подобно истукану, и удивлялся, как при полном параличе мышц, в том числе и грудной клетки, я еще не упал в обморок от кислородной недостаточности.
— Ах да, извини, — наконец-то заметил мое состояние осьминог и снял с меня оцепенение.
Молоток со свистом рассек воздух, врезался в столешницу, и если бы я рефлекторно не убрал руку, то непременно раздробил бы пальцы. Сам себе, и винить было бы некого.
Подавив огромное желание запустить молотком в осьминога, я осторожно положил молоток на стол, пододвинул к себе табурет и сел. Швырял один раз киянку и повторять сомнительный эксперимент не собирался. Какой я к черту папа Карло? Карабас Барабас, оставшийся с носом.
— Так как мне поступить, — повторился осьминог, — если я очутился между двумя друзьями как между двух огней?
— Это между врагами ощущают себя как меж двух огней, — машинально поправил я.
— Да?
— Да.
— Пусть так. Но все-таки как мне поступить?
Я молча повернулся на стуле и принялся смотреть в темное окно. Пускаться в пространные объяснения норм человеческой этики не хотелось — давно разуверился, что они существуют, и вряд ли получится переубедить прежде всего самого себя. На миг показалось, что в окне мелькнуло чье-то бородатое лицо. А может, и не показалось. Судя по всему, кто-то из «Горизонта» меня «подстраховывает».
— Поступай, как знаешь, — вздохнул я, отворачиваясь от окна. Было уже наплевать, страхуют меня или следят за мной.
— Тогда я промолчу, — резонно заключил осьминог.
— Скажи хотя бы, как она себя чувствует?
— Ей нравится.
От двусмысленной фразы меня покоробило, и я со всей остротой неведомого мне ранее отцовства ощутил, что почувствовала Любаша, когда Оксана объявила о нашей мнимой любовной связи. Черт бы побрал Голливуд с его садистскими фильмами! В пропаганде насилия не существует грани между просветительством и развращением. У нормального человека кинодетективы на тему педофилии вызывают вполне обоснованный страх, что подобное может произойти с его детьми. А на психически неуравновешенного, чьи извращенные сексуальные фантазии до поры до времени заблокированы воспитанием и моралью, просмотр садистских фильмов действует наподобие ключевого слова для запуска подсознательной программы — если такое показывают в кино, то почему я не могу претворить в жизнь?