Мы с королевой
Шрифт:
Под тюремной робой в сине-белую полоску сердце Ли Крисмаса отчаянно заколотилось. Неужто они собираются устроить в камере шмон? А вдруг найдут в наволочке его стихи? Если найдут — он сунет голову в петлю. С мистера Пайка ведь станется прочесть вслух стишок Ли во время прогулки. Ли весь взмок, вспомнив свой недавно написанный стих «Киска-Пушиска». Людей, случалось, убивали и за куда меньшие прегрешения.
— К вам подселят еще двух сокамерников, — объявил директор тюрьмы. — Тесновато будет, но придется уж с этим мириться. — Он прошелся по маленькой камере. — Как вам известно,
Дверь захлопнулась, и Ли с Жирнюгой Освальдом вновь остались одни.
— Бог ты мой, — сказал Ли, — Карлтон Мозес в нашей камере! Он же семи футов ростом! Мало того, что ты тут, еще и он сюда вопрется! Тогда уж совсем не продохнуть.
Десять минут спустя в камеру внесли еще одни двухэтажные нары. Жирнюга Освальд едва-едва мог протиснуться в узеньком проходе. Ли похвастался Освальду, что немного знаком с Чарли Теком. О Карлтоне Мозесе, однако, он отзывался с менее теплым чувством. Поговаривали, что Карлтон в буквальном смысле продал собственную бабушку, вернее, обменял ее на «форд-кабриолет XRI». Жирнюга Освальд считал, что это враки. На его взгляд, такой обмен не лезет ни в какие ворота. Кому нужна чья-то бабка?
Их рассуждения прервал приход Чарльза и Карлтона; новые сокамерники тащили груды постельных принадлежностей, ощетинившихся жесткими складками.
Это был худший день в жизни Чарльза. Он никак не ожидал, что его отправят в тюрьму. Но — отправили. И вдобавок успели подвергнуть чудовищным унижениям; самое, пожалуй, отвратительное — ему раздвигали ягодицы, проверяя, не пытается ли он пронести наркотики в обход закона. Тем временем дверь захлопнули, и все четверо уставились друг на друга.
Чарльз смотрел на Освальда и думал: Боже ты мой, этот человек просто неприлично жирен.
Ли смотрел на Карлтона и думал: не иначе как он и вправду обменял свою бабульку на машину.
Жирнюга Освальд смотрел на Чарльза и думал: слушайте, это ж самая настоящая перенаселенность тюрьмы. Обязательно напишу про это в Европейский парламент.
— Сколько получил, Чарли? — спросил Ли.
— Шесть месяцев.
Чарльзу уже казалось, что в камере нечем дышать.
— Значит, выйдешь через четыре, — сказал Ли.
— Если будет хорошо себя вести, — заметил Карлтон, укладывая свои пожитки на свободные верхние нары.
Освальд вновь уткнулся в книгу Мадхура Джаффри. Он понятия не имел, как обращаться к особе королевской крови. «Сэр» или «ваше королевское высочество»? Завтра надо взять в тюремной библиотеке книгу по правилам этикета.
Встав на цыпочки, Чарльз заглянул в маленькое, забранное решеткой окошко. Видно было лишь кусочек красноватого неба и макушку дерева, опушенную молодой нежно-зеленой листвой. Явор, определил Чарльз. И стал думать про свой огород, который ждет его не дождется. Молодые побеги, проросшие семена и пикированная рассада тоскуют по нему. Он опасался, что Диана забудет увлажнять почву в лотках для семян и в подвесных корзинах с рассадой. Он умолял ее неукоснительно пасынковать помидоры; не упустила бы она их. Будет ли она исправно вливать в ящики с перегноем по полтора литра в день? Бросает ли, как прежде, овощные очистки в его компостную кучу? Надо немедленно написать ей подробные указания.
— Бумаги у кого-нибудь не найдется? — спросил он.
— Газетки, что ль? — озадаченно переспросил Ли Крисмас.
— Писчей бумаги, почтовой, — уточнил Чарльз.
— Письмо писать собрался? — спросил Карлтон.
— Да.
Про себя Чарльз уже было подумал, что, сам того не замечая, перешел то ли на французский, то ли на валлийский язык.
— Дак ведь надо, чтоб начальство само тебе все выдало, — объяснил Карлтон. — На одно письмо в неделю.
— Только одно? — удивился Чарльз. — Какая нелепость. Мне необходимо написать множеству людей. Я обещал матери…
Однако тут он почувствовал новую безотлагательную нужду. Ему приспичило сходить в уборную. Он тронул кнопку звонка возле двери и стал ждать. Остальные молча наблюдали за ним. Две минуты спустя Чарльз бешено давил на кнопку пальцем. Терпеть уже не было никакой возможности. Прошла еще одна мучительная минута, и в дверях появился мистер Пайк. Чарльз напрочь забыл, где находится.
— Наконец-то, — с упреком сказал он. — Мне нужно в уборную; где она?
Лицо Пайка под форменной фуражкой стало мрачнее тучи.
— «Наконец-то»? — насмешливо передразнил он Чарльза. — Я тебе скажу, Тек, где уборная. Вот она. — Он ткнул пальцем в стоящий на полу сосуд. — Ты сейчас в тюрьме, вот и сливай в парашу.
— Будьте добры, — обратился Чарльз к сокамерникам, — выйдите на минутку, пока я…
В ответ раздался неудержимый хохот. Схватив Чарльза за плечо, мистер Пайк подвел его к параше и, сбив с нее начищенным сапогом пластмассовую крышку, провозгласил:
— Мочеиспускание и опорожнение кишечника, Тек, происходит здесь.
— Но это же варварство, — возмутился Чарльз.
— Берегись, Тек, ты вот-вот нарушишь тюремные правила, тогда добра не жди.
— А каковы эти правила? — обеспокоенно спросил Чарльз.
— Вот нарушишь, тогда узнаешь, — с явным удовольствием ответил Пайк.
— В этом есть что-то кафкианское.
— Возможно, — промолвил Пайк, понятия не имевший, что значит это слово. — Но правила есть правила, и не жди от меня поблажек только потому, что когда-то ты был наследником престола.
— Я и не ждал поблажек, я…
Но Пайк уже захлопнул за собой дверь; не в силах больше удерживаться, Чарльз поспешил к пластмассовому сосуду и смешал свою мочу с мочой Освальда и Ли.
— Я читал книгу Кафки, — застенчиво сказал Освальд. — «Процесс» называется. Там одного парня судят, а ему и невдомек за что. Ну и в конце концов ему крышка. Скучища смертная.
Чтобы отвлечь их от оглушительного звона струи в параше, Чарльз сказал:
— Но как невероятно убедительно передана гнетущая атмосфера, вы разве не находите?