Мы – силы
Шрифт:
Обстрел прекратился на сороковой минуте, и Ханин в который раз попытался связаться с Антоном.
– Антон! Кто меня слышит с тридцатых Энтузиастов? Ответьте!
Ждать долго не пришлось. Чей-то искаженный голос сказал, что по этому адресу уже больше точно никто жить не будет.
– Что за шутки! – возмутился Ханин.
– Да какие уж тут шутки, – сказал голос опять насмешливо. – Тут непонятно как полдома уцелело…
– Рухлова там видели?
– Ага. Он поднялся на развалины с остальными, хотят удержать квартал.
– Вы можете найти его и дать рацию?
Кряхтение в микрофоне и грустно-насмешливый
– Боюсь, что нет. Я ранен.
– Кто-нибудь на ногах там есть?
– Все, кто мог, пошли защищать квартал от штурма. Я там как раз уже выстрелы слышу.
Говорить собственно было не о чем, и Ханин отдал рацию штабисту, который стал вытаскивать нужные ему сведения из раненого.
Рассматривая сквозь муть окна и дождь все больше опускающийся в сумерки город, Ханин думал только о том, что он даже с Антоном попрощаться не успел. Да еще напоследок кретином обозвал. В то, что из окруженного наверняка квартала Рухлов сможет выбраться, у Ханина были большие сомнения. Он просто в это не верил, хотя и надеялся.
– Что делать будем? – спросил, нарушив молчание, командир одного из отрядов ополчения.
– Надо идти им на выручку, – сказал Ханин. – Не верю я, что они плотно взяли в кольцо квартал. Наверняка можно будет пробиться.
Командир ополченцев поджал губы и, помолчав, сказал:
– Я тогда поведу своих. Посмотрим, что там и как.
Кивнув, Ханин сказал:
– Только держите связь. Постоянно держите связь.
Когда командир ушел, Ханин, опираясь на трость, добрался до стула и, отставив в сторону ногу, сел перед картой города на столе. Вошел Михаил, что ходил за водой в соседний корпус фабрики, и, поставив пластиковые бутылки на пол у входа, одну передал Ханину.
– Там ребята хотят уходить… – сказал Михаил тихо. – Мол, потом возможности не будет. Пока сейчас боевики заняты теми на Энтузиастах, можно проскочить по северу.
– Идиоты, – только и сказал Ханин. – Там мины. Не зная, какие дороги заминированы, а какие нет, хрен они куда выйдут.
– Они-то не знают, – пожал плечами Михаил.
– Так сходи и скажи им.
Казалось, паренек опешил. Он собрался с духом и сказал:
– Не пойду. Опять меня стукачом обзовут.
Ханин поглядел в глаза парня и сказал уже не зло:
– А что, лучше, чтобы они сейчас по дурости побежали и там подорвались? Иди скажи им, что в штабе слышал, что северное и южное направления заминированы полностью.
– Они тогда на восток попробуют прорваться, – уверенно сказал Михаил.
Их разговор уже привлек внимание штабистов, и все слушали, что же теперь скажет Ханин. И тот с тяжелым вздохом сказал:
– Иди к ним и скажи, что если в течение часа посланный отряд не вернется с Рухловым и уцелевшими, то мы уходим из города. Скажи, что ждем темноты, чтобы нас не перестреляли.
Михаил, все еще сомневаясь в том, что делает, вышел, и один из ополченцев, что помогал в штабе на связи, сказал:
– А ведь они правы. Если мы хотим выжить, то надо уходить. Мы сделали то, зачем оставались. Колонна беспрепятственно ушла. Вон, они же полчаса назад сообщали, что уже прошли деревню… как ее… так что мы тут уже не нужны. Не пора бы сваливать?
Ханин задумчиво посмотрел на парня и сказал:
– Ночью. Если до ночи не вытащим наших, то просто уйдем. Тут ничего не поделать.
– До ночи они могут весь город перекрыть и опять к фабрике вернуться, – пробубнил ополченец.
Ханин начинал злиться. И от усталости, и от голода, и от бессонницы он уже не просто плохо понимал, что происходит, а его буквально тошнило от их положения и необходимости что-то предпринимать. Не обращая внимания больше ни на кого, он погрузился непонимающим взглядом в карту и попытался представить, как уходить в случае чего. Получалось плохо. Тогда он взял карандаш и, очертив кругом бумажную фабрику, где сейчас находился, повел линию по улицам к восточной части города.
– Подойдите сюда, – позвал он всех, кто присутствовал в штабе.
– Вот этим маршрутом уходить из города. Вот по этой дороге через двадцать километров будет село. Там все собираемся. Ясно? Не в первой деревне, а во второй, если по-русски. Сейчас пойдите и объясните это бойцам на постах, чтобы ночью не шарахались, а уходили четко куда сказано.
Несколько человек вышли, а оставшиеся вернулись к рациям и большой карте города. Ханин мутным от непонятной слезливости взглядом оглядел кабинет фабричного директора и подумал, что человек, его раньше занимавший, очень любил большие помещения. Чтобы было много воздуха и света. Спасибо ему, подумал Ханин с усмешкой, а то где бы они развернулись. Мысли о прошлом этого кабинета и его неизвестном хозяине заставили его вспомнить, кем он был когда-то… вспомнить, как в детстве тоже любил, чтобы никто не закрывал шторы днем, чтобы желательно даже зимой была открыта форточка. Он вспомнил, как когда-то сам был курсантом и больше всего любил утренние пробежки по Александровскому парку, где летом, несмотря на ранние часы, собирались девушки выгуливать своих далеко не комнатных пород собак. Как с четкой периодичностью раз в неделю одна из собачек вырывалась из рук дамочек и неслась за курсантами. Вспоминая, как они тогда ускоряли ход, Ханин улыбался и не сразу спохватился, что вообще-то не время и не место для улыбок. И тем более для воспоминаний.
– Наши на связи, поговорите, – протягивая ему рацию, сказал связист.
Ханин словно из сна вынырнул и, взяв в руки рацию, прохрипел в нее:
– Да… – Прочистив горло, он повторил: – Да! Ханин слушает.
– В общем, мы не можем к ним подойти, – сказал вроде бы недавно ушедший командир ополченцев.
– Почему?
– Их тут нереально много, – словно восхищаясь, сказал тот. – Долбят по кварталу из всего чего могут, но и тылы прикрывают. Мы сунулись… Я потерял двенадцать человек просто за несколько минут.
– Не видно, что там происходит? У Антона?
– Нам не подняться, да и вообще на открытое место не выйти – снайперов немерено. Меня чуть дважды не подстрелили, пока вдоль одного дома продвигались.
– Понятно, – сказал Ханин, стараясь не выдать своего разочарования.
– Что нам делать? – спросил командир ополчения.
Чуть подумав, морща болезненно лоб, Ханин сказал то, что должен был сказать:
– Отходите обратно. Будьте осторожнее.
Ханин отпил из бутылки холодной дождевой воды, уже не особо беспокоясь о ее чистоте – да никто уже особо о таких вещах не беспокоился, – и передал ее связисту, что стоял рядом с ним.