Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума
Шрифт:
В Москве ты паркуешь машину, подходит мальчик и говорит:
— Заплати мне, а я постерегу твою машину.
— А что с ней может быть — день, машина на сигнализации.
— О-о-о, — с весельем говорит мальчик, — ты даже не представляешь, что с ней может быть.
И ты платишь, потому что понимаешь — мальчик знает, о чем он говорит. У него в глазах светится 4 проколотых колеса.
Один из коньков, на который любят садиться наши иммигранты, это рассказ о том, как тяжело он начинал. В Италию, где мы проходили иммиграцию, приехал "старожил"" из Нью-Йорка, уехавший несколькими
— А ведь как я начинал... Я, когда приехал, в Нью-Йорке в небоскребе мыл туалеты с 16-го по 32-ой этаж. А теперь... — он сделал многозначительную паузу, во время которой Емельян сказал:
— Ну, теперь совсем другое дело. Теперь, слава Богу с 16-го по 1-ый.
На автоответчике сообщение: Пожалуйста, позвоните по делу Борису Ривкину по телефону 718... Я звоню:
— Добрый день, можно попросить Бориса Ривкина?
— Здесь таких нет, — с оттенком неприязни отвечает мужской голос.
— Простите, я, наверное, ошибся. Это 718...
— Да, это 718..., но Борис Ривкин здесь не живет.
— Странно, я уверен, что он оставил мне сообщение именно с этим номером. Ну что ж, простите...
— Здесь живет Борис РИВКИНД, это я.
В горах, где у нас трейлер, около частных домов, как и везде в Америке, стоят почтовые ящики с именем абонента. На одном из таких ящиков около дома на Вайт Лейк афишными кричащими буквами написано "Тинтарелли", а под этим в скобочках маленькими "Тетельбойм".
Запах мужчины
В русском доме отдыха проводили отпуск две женщины. Их номер был на первом этаже, и окна всегда были наглухо закрыты. Когда я поинтересовался, почему закрыты окна, ведь весь смысл отдыха в лесу заключается в том, чтобы дышать чистым воздухом, они ответили:
— Вы знаете, мы две одинокие женщины; все-таки это Америка — черные, пуэрториканцы — мы боимся. Вот приедет Моня — будем спать с открытыми окнами.
Проходят дни, Мони нет, окна закрыты, и наконец я их встречаю сияющими — Моня приехал.
В столовой я увидел Моню — чуть укрупненный карлик с навыкате, как у Надежды Константиновны Крупской глазами сидел на стуле и болтал недостающими до пола ножками. Эти две женщины не сомневались, что ни один чёрный или пуэрториканец не осмелится близко подойти к номеру, где находится Моня. Какая все-таки вера в мужчину!
В Германии в луна-парке работал аттракцион "Комната смеха"; собственно, это была не комната, а будка с отверстием, в которую зритель просовывал голову. Стоило недорого, и толпа около будки умирала от хохота. На чем строился юмор? Человек просовывает голову в отверстие, и его бьют мокрой тряпкой по лицу, после чего у него на выбор два варианта: возмутиться... или нет. Он вытаскивает голову, видит стоящую очередь, следующий за ним спрашивает:
— Ну как,
Он отвечает, — Очень, — и присоединяется к уже побывавшим в окне, наслаждаясь видом очередного идиота, который просовывает голову, чтобы получить мокрой тряпкой по морде.
Психологически очень точно продумано: человек человеку друг, товарищ и брат, но не было случая, чтобы кто-то возмутился и предупредил стоящих за ним о том, что их ждет.
В Москонцерте работал аккомпаниатором пианист Тайкач. Играл он между нот одним пальцем, но случилось так, что он возглавил кооператив по строительству дома для артистов, после чего превратился в солидную фигуру, и все просили, чтобы только он им аккомпанировал. Когда меня спросили, что я думаю о Ване Клиберне, я ответил:
— Я знаю, что он великий пианист, но Тайкач мне ближе.
Рассказ иммигранта
— Когда я приехал в Америку, у меня было три тысячи — немножко с собой вывез, чего-то продал, в Италии подработал, там подсуетился; короче, три штуки. Ну, я немножко осмотрелся, думаю — что такое три тысячи? Ни то, ни сё: жить на них нельзя, даже приличную машину не купишь. Так я что решил: возьму бабки, поеду в казино в Атлантик-сити — или да, или нет... Так блядь, пять минут — и нет!
Наш иммигрант находит в супермаркет, держа в руке гроздь винограда и, обращаясь к продавщице в кассе, говорит тихо и медленно, но чувствуется, что его переполняет благородный гнев: "Я у вас купил виноград, так тут написано, что он без косточек" — кладет виноградину в рот, жует, с укором и налетом иронии смотрит в упор на продавщицу, и неожиданно с силой и шумом выплевывает ей косточку в глаз:
— Тьфу!!!
Порошковая баба
Я убедился, что иммигранта можно заставить поверить в абсолютную чушь, главное — убедительность и наличие второстепенных деталей, придающих реализм.
На Брайтоне группа иммигрантов обсуждает тягость жизни в Америке, а именно — трудности с бабами: с русскими — всё на виду, тут же жена узнает; с американками — не знаешь, как ей что сказать, чтобы тебя не судили за секшуал харрасмент и нарушение политической корректности, а тут еще СПИД кругом...
Я включился в беседу:
— Да, все так... Слава Богу, мы живем в Америке, так что сейчас с порошковыми бабами будет полегче...
— Какими порошковыми бабами?
— Ну как, ты что, не слышал? Ученые всего мира ломают себе голову, что делать со СПИДом, и в Америке нашли, по крайней мере, временное решение проблемы — порошковую бабу. Покупаешь упаковку порошка — она идёт с пластиковой формой — засыпаешь порошок в форму, заливаешь водой — и через 30 минут образуется баба, совсем, как живая; практически — один к одному.
— Не понял, как кукла, что ли?
— Да нет, какая кукла — я же тебе говорю: абсолютно живая лахудра — то, что надо для постели; правда, функционирует только 40 минут.
Да больше и не надо... Достаточно... — послышались радостно-возбуждённые голоса. Кто-то глубокомысленно заметил:
— Ну, так можно взять два порошка. Пока куришь, вторая на подходе. Но были и скептики:
— Да ладно! Какая порошковая баба... лапшу на уши вешаешь.
— Да я сам сначала не верил. Ты слышал о клонировании, овечка Долли?