Мы вас построим
Шрифт:
В то же время в статье, посвященной Джонсону, Стэнтон характеризовался как бесчестный человек, нелояльный к президенту и вступивший в сговор с его врагами. Тот факт, что Джонсону удалось в конце концов избавиться от такого противника, объявлялся чудом и благодеянием господним.
Честно говоря, поставив тома «Британской Энциклопедии» обратно на полку, я вздохнул с облегчением. Даже этих небольших статеек было достаточно, чтобы прочувствовать ядовитую атмосферу ненависти и интриг, царивших в те дни. Мне это смутно напомнило средневековую Россию или политические заговоры времен Сталина.
Медленно шагая в сторону офиса, я
А теперь они преспокойно собираются реанимировать еще одну фигуру — того, к кому Эдвин М. Стэнтон питал ярую и непримиримую ненависть! Да они просто идиоты!
Вернувшись в мастерскую, я увидел, что Стэнтон по-прежне- му занят чтением. Его книжка по кибернетике близилась к концу.
Не далее чем в десяти футах от него на большом верстаке громоздилась куча недоделанных плат, которым предстояло в один прекрасный день воплотиться в Авраама Линкольна. Знал ли об этом Стэнтон? Я повнимательнее пригляделся к недостроенному симулякру — никакого исторического сходства не прослеживалось. Пока это было ни на что не похоже. Труды Банди еще ждали своего оформления. Я подумал: если б Стэнтон подходил к конструкции в мое отсутствие, там наверняка обнаружились бы сломанные или сожженные фрагменты. Однако ничего подобного не наблюдалось.
В последние дни я не видел Прис. Полагаю, она отсиживалась дома, оканчивая работу над внешней оболочкой симулякра. Возможно, именно сейчас она наносила завершающие мазки на впалые щеки Эйба Линкольна. Так сказать, последний штрих… Я мысленно представил себе знакомую бородку, грустные глаза, крупные руки и костлявые ноги — какое поле деятельности для Прис, для выражения ее артистической души! Неудивительно, что она глаз не казала, с тех пор как работа вошла в свою завершающую стадию.
На лестнице я столкнулся с Мори.
— Послушай, дружище, — поймал я его за рукав. — А ты не боишься, что наш Стэнтон в один прекрасный день прибьет Честного Эйба? Ты вообще заглядывал в книги по истории?
И тут до меня дошло.
— Ты должен был их читать! Ведь это же ты готовил блок управления! Значит, ты лучше меня понимаешь, какие чувства питает Стэнтон к Линкольну. Знаешь, что, дай ему волю, он с радостью превратил бы Эйба в обугленную головешку!
— Только не надо приплетать сюда политические коллизии давно минувших лет, — ответил Мори со вздохом. — То Прис тебе не давала покоя, теперь Стэнтон… Ты осознаешь, что превращаешься в старого маразматика? Пусти меня и дай мне работать.
Я бросился снова в мастерскую. Стэнтон все так же сидел в своем кресле, но книга была закрыта. Очевидно, он закончил читать и теперь размышлял.
— Молодой человек, — обратился он ко мне, — я хотел бы получить больше информации об этом Барроузе. Вы говорили, он живет в Вашингтоне, в Капитолии?
— Нет, сэр, — поправил я, — в
Я объяснил ему разницу.
— Насколько я понял со слов Мори, — продолжил Стэнтон, — именно благодаря связям Барроуза в этом городе была открыта Всемирная ярмарка?
— Я слышал что-то подобное. Ничего удивительного: столь богатый и эксцентричный человек, как Барроуз, неминуемо порождает массу легенд.
— Ярмарка все еще работает?
— Нет, это было давно.
— Жаль, — пробормотал Стэнтон. — Мне бы хотелось взглянуть на это…
Меня почему-то тронули его слова. Мне вновь и вновь приходилось пересматривать свое первое впечатление об этом человеке. Господи, сейчас он мне казался куда более человечным, чем все мы — Прис, Мори и даже я сам, Луис Розен. Пожалуй, только своего отца я мог бы поставить рядом со Стэнтоном. Доктор Хорстовски выглядел просто какой-то бледной схемой по сравнению с этим симулякром… И тут я задумался о Барроузе. А какое место занял бы он в этом сравнительном ряду? А Линкольн? Что получится из нового эксперимента?
— Мне бы хотелось услышать ваше мнение о мисс Фраун- циммер, сэр, — обратился я к симулякру. — Если у вас, конечно, есть время.
— Время у меня есть, мистер Розен.
Я уселся на автомобильную покрышку напротив него и приготовился слушать.
— Я знаю мисс Фраунциммер уже какое-то время, затрудняюсь точно определить, но скажем так — мы знакомы достаточно хорошо. Она недавно выписалась из клиники Касанинского медицинского центра в Канзас-Сити, штат Миссури, и вернулась в семью. Фактически я жил в ее доме. У нее светло-серые глаза и пять футов шесть дюймов росту. Вес в настоящее время где- то сто двадцать фунтов, мне кажется, она худеет. Я бы не назвал ее красавицей — скорее, довольно милой. Теперь перехожу к более глубинным материям. Ее предки были из высших слоев, хоть и иммигранты. Данный факт в американских понятиях означает, что человеку открыт путь наверх. И регламентируется этот путь только личными способностями самого человека. Это вовсе, конечно, не означает гарантированного устройства в жизни, отнюдь. Мисс Фраунциммер безусловно права, когда отказывается от жизненных возможностей, ограничивающих ее персональные способности. Мне очень хорошо понятен огонь, что порой полыхает в ее серых глазах.
— Похоже, — сказал я, — вы заранее продумали свою речь.
— Сэр, данная тема видится мне достойной обсуждения. В конце концов, вы сами ее подняли, не так ли? — метнул он в меня пронзительный взгляд. — Лично мне мисс Фраунциммер кажется хорошим человеком. Но есть внутри нее какое-то нетерпение, сэр. Нетерпение и характер. А характер — это та наковальня справедливости, на которой перековываются явления жестокой действительности. Человек без характера похож на безжизненное животное. Это та самая искра, благодаря которой куча костей, плоти, жира и шерсти обращается в овеществленное дыхание Божества.
Должен признать, меня впечатлила его речь.
— Однако если говорить о мисс Присцилле, — продолжал Стэнтон, — то в первую очередь следует отметить не ее силу духа, вовсе нет. Меня гораздо больше заботит другое, сэр. Дело в том, что когда эта девушка слушается голоса своего сердца, она идет верной дорогой. Но это происходит далеко не всегда. Должен с прискорбием заметить, что часто доводы разума затмевают голос ее сердца. И вот тогда — жди беды, сэр.
Я не знал, что возразить ему.